Командир снова заставил коня ударить копытами в ворота. Деревянные створки затрещали. Толпа угрожающе двинулась вперед, увлекая за собой и Клеопатру. Девочка растерянно огляделась по сторонам, но Мохамы рядом не оказалось. Царевне ничего не оставалось, кроме как поддаться напору толпы, чтобы ее не сбили с ног и не затоптали.
Оказавшись во дворе, горожане растерялись, не зная, что делать дальше. Неожиданно из дома вышли трое слуг-египтян. Они выволокли толстого Кельсия и бросили его под ноги командира отряда.
Римлянин оказался похожим на Авлета. Он был темноволосым и пузатым. Его густые черные брови от страха ползли на лоб. Бедняга пытался закрыться от бунтовщиков пухлыми слабыми руками.
— Вставай, римлянин! — приказал сын Мельхира. Его греческий и сейчас был безупречен.
Толстяк попытался заговорить, но лишь беззвучно открывал рот. По его лицу катился пот, все тело содрогалось в ужасе, дыхание со свистом вырывалось из груди. Говорить он не мог.
— Обыщите дом, — приказал сын Мельхира, потеряв всякий интерес к римлянину. — Заберите богатства, которые царь украл у своего народа и отдал этому злодею.
Все — мужчины и женщины, некоторые верхом на лошадях — ринулись в дом. Клеопатра застыла на месте, не сводя взгляда с Кельсия. Римлянин снова попытался заговорить, но схватился за грудь и рухнул как подкошенный.
— Вставай! — ледяным голосом велел сын Мельхира и пнул толстяка в бок.
Эта грубость испугала царевну. Ей хотелось защитить гостя своего отца, но нельзя было открывать свое имя. Что она могла сделать, одна против толпы? Отцу придется отвечать перед Римом, если этому человеку причинят вред. Но как же поступить? Объявить, что она — царевна, царская дочь?
Испугавшись, что солдаты сейчас убьют римлянина, девочка пошла в дом. Она услышала звон бьющейся посуды и крики слуг, часть которых спряталась под столами, а часть вступила в потасовку. Толстомордый горожанин прижал молоденькую служанку к двери, разорвал на ней платье и грубо захохотал, глядя на ее наготу. Царевна потянулась за ножом. Она едва удержалась, чтобы не всадить кинжал в спину негодяя-насильника. Но мужчина углядел, как его товарищ тащит бронзовую статую богини Хатхор, и бросился ему на подмогу.
Толпа разгромила кухню, выволокла в главный зал горшки с зерном и принялась крушить мебель. Какой-то старик, хохоча, принялся мочиться в большую вазу, расписанную сценами из египетских мифов. На диване расположились стражник и одна из кухарок. Женщина раскинула ноги, а мужчина неистово двигался, лежа на ней. Кухарка рычала, как дикий зверь, не обращая внимания на Клеопатру, которая уставилась на женщину, открыв рот. Девочка не понимала, как такое грубое нападение может вызывать у жертвы бешеный восторг.
Кто-то крепко ухватил ее за талию. Над ухом Клеопатры прошептал голос Мохамы:
— Ты еще налюбуешься на такое. Нужно бежать.
Взяв Клеопатру за руку, рабыня выскочила во двор. Там уже развлекались мужчины, они подбрасывали бесчувственное тело римлянина над головами, словно большой кожаный мяч.
— Отведем его к царю! — закричал командир отряда. — Пусть Нотос-Ублюдок узнает, что мы думаем о его римских дружках!
Толпа хлынула на улицу, волоча с собой несчастного толстяка. Его руки и ноги безвольно болтались. Он походил на марионетку, сорвавшуюся с ниток. Глаза римлянина закатились под лоб. Он не шевелился и не издавал ни звука. Когда взбудораженные горожане попытались втащить беднягу в ворота, тело ударилось о верхнюю перекладину и рухнуло в пыль. Командир стражи остановил коня и пригляделся к упавшему римлянину. Тот лежал без движения. Один из горожан наклонился и потряс толстяка за плечо. Кельсий остался лежать, как лежал. Его глаза были полуоткрыты, но совершенно безжизненны.
— Он умер!
— Умер? С чего ему умирать? Неужели римлянин умер от страха?
Никто не ответил на риторический вопрос сына Мельхира. Царевна уставилась на труп, беспомощно цепляясь за холодную сухую руку Мохамы.
— Бросьте его в дом, пусть царь оплатит его погребение. А мы пойдем во дворец жаловаться.
Всадники, окруженные толпой, двинулись в одну сторону, Мохама и Клеопатра — в другую. Остальные египтяне сели на своих лошадей и верблюдов и поскакали за процессией.
— Они идут к дворцу, — сказала Клеопатра рабыне, которая тащила ее прочь по улице.
— Да, нам тоже пора возвращаться. Нужно попасть домой, пока не начались беспорядки. Быстрее!
Мохама дернула девочку за руку, опасаясь, что та снова начнет сопротивляться. Но царевна больше не упиралась. Она просто не могла двинуться с места. Пыль, поднятая лошадьми, забила ей горло, не спасал даже шарф, прижатый к лицу. Затем в нос ударила едкая вонь, и желудок царевны свернулся узлом. Она случайно ступила в лепешку конского навоза. Девочка выругалась и стряхнула грязную сандалию с ноги. Мохама отпрыгнула в сторону, спасаясь от липких брызг навоза.
— Бежим! Плюнь на эту сандалию. Не время быть брезгливой.
Когда они отбежали от особняка на безопасное расстояние, Клеопатра оглянулась и увидела языки пламени, поднимающиеся над крышей дома.