Клептоманка. Звезда пленительного несчастья

Второй секретарь обкома Иван Кириллович Хабаров, друг отца и сосед по подъезду, давно был вхож в их дом. Теперь они ещё встречались и по служебным делам, ведь Лена Болотова возглавила комсомольскую ячейку завода, а со временем нацелилась пойти и по партийной линии. Иван Кириллыч, подтянутый, в солидном костюме с красным значком на лацкане, легко вскружил девушке голову. Он интересовался её достижениями и планами на жизнь, давал дельные советы, но не это главное. Он, женатый вторым браком, стал смотреть на неё как мужчина на женщину, и Лена, неизбалованная мужским вниманием – худенькая, не то что её фигуристая мать, бородавка эта ещё на подбородке – ну, кто такую полюбит? – влюбилась по самые что ни на есть уши. Ну и что у Хабарова седина в висках? Выглядел он моложаво, а в серых, почти прозрачных глазах ей хотелось утонуть.

"А как же жена Ивана Кириллыча? А что если отец узнает?" – мелькали мысли на заднем фоне подсознания комсомолки.

Но они не могли остановить тот всплеск гормонов, когда Лена даже просто думала о нём, а уж когда он к ней прикасался, одновременно осторожно, как к хрустальному бокалу в мамином серванте, и властно, как наездник к необъезженной кобылице, девушка умирала от желания остаться с ним навсегда. Однако на одном из тайных свиданий её возлюбленный заявил о разрыве.

– Мы должны расстаться. Ты же понимаешь, я женат, – сказал Иван Кириллыч, застёгивая запонки на манжете белой рубашки.

Хабаров, стоя спиной к Лене, сидящей на кровати с ногами, разглядывал себя в зеркале – не взлохмачены ли волосы? Обеденный перерыв подошёл к концу, нужно возвращаться на работу – управлять и наставлять народ.

– Ты не думай, малыш, я тебя не бросаю.

Иван Кириллыч потянулся к пиджаку, достал бумажник, вытащил и отсчитал бОльшую часть купюр, положил их на полированное трюмо.

– Здесь достаточно, чтобы избавиться от… Сама понимаешь чего, – немного споткнулся в выражении любовник, глядя на её живот.

– Кого, – поправила его Лена, натянув одеяло на согнутые колени.

Ей захотелось, чтобы он поскорее ушёл. Вот прямо сию секунду. Чтоб закрыть глаза, открыть, и нет его больше.

– Не понял. Что кого?

– Избавиться не от чего, а от кого. Это уже не зародыш, у него сердце есть. Он человек.

– Ты что хочешь его оставить? – спросил Иван Кириллыч, вглядываясь в неё.

В голосе сквозили то ли угроза, то ли страх, то ли всё вместе взятое. Он помолчал, присел на краешек кровати на расстоянии от неё, как будто боялся теперь, когда Лена понесла, к ней прикоснуться.

– Малыш, я ведь тебе ничего не обещал. Ты сама так захотела.

– Уходи! – крикнула Лена.

Она не выдержала и зарыдала, по-детски вздрагивая и трясясь худенькими плечами.

– Моя жена завтра выписывается из роддома. С сыном. Если ты закатишь скандал, ты разрушишь мою семью. Да и карьеру. Но разве тебе нужна ТАКАЯ слава, а? С ТАКИМ прошлым дорога в партию заказана.

Лена закрыла руками лицо и теперь не рыдала, а всхлипывала.

– Люди осудят. Да и отец твой по головке не погладит. Он у тебя строгий, – продолжал уговаривать жестокий соблазнитель.

Девушка зарыдала с новой силой. Хабаров встал и ушёл, уверенный – всё будет хорошо. Лена собрала после него постель, кинула в стирку, протёрла все поверхности в комнате, чтобы духа его не осталось. Ещё немного поплакала и поехала на дачу, к родителям.

Мама варила земляничное варенье на широкой, залитой солнцем веранде. Отец в газетной панаме сидел в кресле под развесистой берёзой. Удивлённо поднял глаза, отодвинув газету. Вот так сюрприз! Старики её обрадовались, кинулись накрывать на стол. Пили чай с вареньем. Ягоды были сладкими, но на языке у неё горчило. Лена не знала, как незаметно отозвать мать в сторонку.

Наконец, ей это удалось. После обеда Болотов вытащил из кармана любимые часы на цепочке – трофейные, и ушёл к себе, писать книгу-воспоминание. Лена, помогая матери убрать со стола, призналась, что беременна. Анфиса Болотова вскрикнула и закрыла рот обеими руками. Если отец узнает, им обеим несдобровать. Но у опытной женщины нашлось решение.

– К сожалению, Вы не сможете иметь детей, – сказал уставший доктор, когда Лена пришла в себя после операции.

Доктор снял марлевую повязку и перчатки и вышел из операционной. Анфиса Болотова своими путями договорилась об аборте, но срок был большой, возникли сложности, пришлось удалять матку. Вместе с маткой Елене Егоровне как будто вырезали сердце. Больше она так не оступалась, ни в кого не влюблялась, жила для себя, для завода и для комсомола.

Работа инженером хоть и считалась творческая, но незамысловатая. Скучно, однообразно, негде развернуться. То ли дело партийная жизнь, полная ярких событий и поворотов, собраний и конференций, достижений и разоблачений. В двадцать восемь лет Елена Егоровна вступила в коммунистическую партию Советского Союза, а в тридцать лет её назначили парторгом завода. К сожалению, её счастье длилось недолго.

– Страну развалили, – вздохнул Егор Тимофеевич Болотов, выключая телевизор.