Клетка для простака

Но Мэдж Стерджес и Бренда Уайт тоже почти вне подозрения. Ни при них, ни в зале не нашли никакого оружия; да и спрятать его там некуда. Обе женщины находились ближе остальных к концу зала, но ненамного: в высшей степени маловероятно, чтобы та или другая могла сделать три выстрела – это непременно увидели бы как собравшиеся в зале, так и стоящие в кулисах. Сперва о девице Стерджес. Перед самым началом воздушного номера Летающих Мефистофелей она поднялась со своего места в первых рядах и пересела гораздо дальше. По ее словам, она все еще плохо себя чувствовала и яркий свет резал ей глаза. Но когда Чендлер упал, она первой оказалась рядом с его телом, и у нее не было времени спрятать оружие. Кроме того, она последняя, у кого мог быть мотив убивать Чендлера. – Хедли немного задумался. – Что же касается мисс Бренды Уайт…

– Подождите немного, – прорычал доктор Фелл. Он вынул изо рта сигару и высоко поднял ее. – Вы по-прежнему гоните именно этого зайца?

Хедли внимательно разглядывал пол. Казалось, он раздумывает, не ударить ли ногой по довольно редкому экземпляру «Хокус Покус Младший, или Антологиля ловкости рук» (издание 4-е, 1654 г.), который соблазнительно лежал у его стула, и не послать ли его, словно открывая футбольный матч, через всю комнату.

– Не могу вам сказать, – заметил он, покачивая головой. – Вспоминая, как вчера она разыгрывала передо мной святую невинность, я не могу отделаться от мысли, что эта девушка способна на все.

Но посмотрим опять-таки на улики! Когда Летающие Мефистофели оказались наверху, Бренда Уайт испугалась, что Чендлер упадет и сломает шею. Она сказала, что хочет отобрать хлыст у сумасшедшего с Дикого Запада. Она встала, и направилась к техасцу. Он тогда стоял с другой стороны зала, в самом конце. Бренда Уайт потребовала, чтобы он отдал ей хлыст. Техасец без единою слова повиновался и направился к сцене, тем самым присоединившись к общему алиби. Она пошла между рядами к центральному проходу, оставив позади Мэдж Стерджес, которую якобы не заметила. Тогда-то, должно быть, и поднялась стрельба. Но когда прозвучал последний выстрел, она уже добралась до центрального прохода и стояла в нескольких футах у нас за спиной, я имею в виду себя и Роуленда. Она не могла стрелять. Об этом не может быть и речи. Вот так.

– Ну? – не унимался доктор Фелл. Хедли едва не вышел из себя:

– Я ведь вам все сказал!

– Возможно, я выразился не совсем точно, – продолжал доктор Фелл. – Скажем более изящно: ну и что из того? Вы устанавливаете, что никто из находившихся в мюзик-холле Чендлера не убивал. Что это дело рук постороннего. Так где же чудо?

– А вот где. Мы доказали, что никакой посторонний тоже не мог совершить это убийство.

Некоторое время доктор Фелл сидел более или менее спокойно. Его рот был раскрыт, лицо заливалось все более густой краской и блестело под лампой, глаза медленно расширялись. Затем он сказал громоподобным шепотом, похожим на вой ветра в тоннеле метро:

– Хелли, так не годится. На чем основывается ваша уверенность?

– Посторонний убийца мог проникнуть в театр только через главный вход, – сказал Хедли. – Это единственный вход или выход, который не охраняется. Не буду вдаваться в подробности – на это ушло бы полвечера, – но можете принять мои слова как неопровержимый факт. Так что убийца должен был войти только через главный вход. Но… не вошел.

– Вы уверены?

– Свидетели. «Орфеум» находится на Чаринг-Кросс-роуд, сразу за Кембридж-Серкус. В три часа дня по воскресеньям там совершенно безлюдно. Через дорогу на углу Кембридж-Серкус стоит киоск торговца воскресными газетами. А прямо напротив театра – табачный киоск. Оба продавца проявляют к «Орфеуму» известный интерес, особенно когда торговля идет вяло. Театр не работал в течение месяца или двух. Но недавно, к завтрашнему открытию, начались репетиции новых номеров. Большинство театральных служащих и тем паче актеров знаю в в лицо. Они выходят подышать свежим воздухом, забегают в паб, купишь сигарет. Во всяком случае, оба торговца готовы поклясться, что никто из посторонних после двух часов дня не входил в мюзик-холл и не выходил из него, кроме Роуленда, мисс Уайт и меня.

Их с этого не собьешь, Фелл. Я пробовал. Пробовали и сержант Бете, и Моррис. Бесполезно. А убийство произошло без четверти три.

– Что, – пробубнил доктор Фелл, искоса глядя на карточный домик, – здесь невозможного?

– Здесь все невозможно. Но именно так все и произошло. Никто из театра не убивал Чендлера; никто с улицы тоже не убивал.

– Здесь есть одно слабое место, Хедли.

– И это вы говорите мне? – спросил суперинтендент. – Естественно, есть. Но в чем, черт возьми, хотел бы я знать.

Прибыли бутерброды и пиво. Вида, горничная, поставила поднос на стол, предварительно убрав с него стопку охотничьих гравюр и заряженный револьвер, который она унесла из комнаты, держа его в вытянутой руке за курок, словно дохлую мышь.

Однако доктор Фелл промолчал.

– Ладно, – прорычал Хедли, набрасываясь на бутерброды. – Ну скажите же, скажите!

– Хм. Что сказать?