Гусев-Оренбургский Сергей Иванович

Клевета

Сергей Гусев-Оренбургский

Клевета

На праздник собрались к батюшке гости.

Маленькие, но светлые комнаты поповского дома полны были говора и шума. Прислуга сбилась с ног, батюшка встречал гостей с веселыми приветствиями, шутил и балагурил, как всегда, матушка ходила пунцовая от удовольствия.

День склонялся к вечеру, но был еще зноен.

Весело светило солнце, из сада в настежь распахнутые окна наплывал аромат цветов, а откуда-то по соседству, должно быть, из кухни, достигали такие вкусные запахи, что духовные по временам смущенно смолкали и, покашливая, одновременно взглядывали к кухонным дверям, пока, наконец, один из них не выдержал.

-- А солнце-то на зака-а-те, -- тонким голосом нараспев сказал долговский псаломщик Митрофаныч, человек очень тощий, полуслепой и с длинным носом, -- а время-то на утра-а-те!

И он продолжительно засмеялся беззвучным смехом, словно весь затрясся с головы до ног.

Духовные сочувственно поддержали его, а тучный марьевский священник с веселым лицом, о. Аркадий, басовито пошутил.

-- Еще и солнце-то не зашло, а у меня в животе темно и скучно!

Батюшка бегал, хлопотал, суетился, хохотал, потирал руки, весело подмигивал.

-- Отцы и братие, потерпите... скоро, скоро!

Он выбегал в кухню, возвращался, таинственно сообщал.

-- У матушки что-то с пирогом дело не выходит: затеяла его в полторы сажени, из печки не вытащит. А пирог-то замечательный... счастливый! Кому же ожидание не втерпеж...

Он со смехом раскланивался, показывая куда-то рукою.

-- Милости прошу, в уголок пожалуйте!

В уголке на столе веселою толпою стояли бутылки весьма затейливых форм: были тут негры, свиньи со шляпами вместо пробок, пирамиды и эйфелевы башни. Батюшка оживленно хлопотал, угощая, прищелкивал пальцами, показывая на вина. Он был маленький, живой, с вострой головкой, уже лысый. Смеясь и шутя, он в то же время беспокойно поглядывал на о. Льва из Болотного и все старался отделить его от о. Аркадия. Но потом забыл про них в оживленной беседе с Митрофанычем. Митрофаныча привела в восторг эйфелева башня. Он изгибался перед нею от хохота, рассматривал ее перед тем как выпить, и после того, и все повторял, какие люди затейники, чего только не придумают. О. Аркадий долго всматривался в негра, но налил себе водки из простого графина с петушком на дне.

-- Иностранной нации не люблю, -- гудел он, -- наша крепче.

О. Лев из Болотного, человек угрюмый, молчаливый, с прядями жестких волос, ниспадавших по худым щекам, почти совсем закрывая их, взял свинью, снял с нее шляпу, понюхал, налил. О. Аркадий покосился на него и встретил его жесткий, сверлящий взгляд. Неподвижные, с бутылками в руках, они некоторое время смотрели друг на друга, не отводя глаз, словно в злом, безмолвном поединке, как петухи, застывшие перед боем. Внезапно и резко повернувшись спиной к о. Аркадию, о. Лев отошел к другому концу стола и там уединенно выпил подряд несколько раз. Между тем полуторасаженный пирог, по-видимому, наконец, испекся. Кухонная дверь распахнулась, появилась матушка со служанкой и бородатым сторожем. Немедленно стол посреди комнаты накрыли белою скатертью, на столе среди праздничных приборов появилась миска с дымящимся супом, а служанка, с помощью сторожа, внесла на большом листе внушительных размеров пирог, от которого так и пахнуло на гостей аппетитным жаром. Все примолкли и невольно погладили себя по животу.

Матушка цвела миллионами улыбок.

-- Пожалуйте, гости дорогие, -- говорила она нежным голоском, -- отведайте моей стряпни. Должна вас предупредить, что пирог-то счастливый.

Гости посмеивались.

-- Как это надо понимать?

-- А счастливый уж сам догадается!

-- Если сначала зубов не поломает, -- засмеялся батюшка.

Матушка даже вспыхнула и нахмурилась.

-- Ну, уж ты... пожалуйста! Ничего нельзя сказать тебе...

Батюшка подмигнул ей и принялся хлопотать.

-- Прошу, прошу, прошу!

Стулья шумно задвигались.

Митрофаныч никак не хотел расстаться с эйфелевой башней, поставил ее перед собой, как будто все время нюхал ее своим длинным носом, и смеялся. Обстоятельство это подало и о. Льву мысль поставить возле себя свинью в шляпе, что он сделал молчаливо и солидно. О. Аркадий подумал... и поставил перед собою графин с петушком на дне. А негр перешел во владение какого-то рыжего и очень робкого дьякона, впрочем решительно и упорно защищавшего негра от притязаний своих соседей.

Рассаживались не по чину, а кому где придется.

Случилось так, что о. Лев оказался против о. Аркадия. Батюшка заметил это и знал, что они не выносят друг друга, он про себя пожалел, что не рассадил их иначе. А они случайно взглянули друг на друга, некоторое время смотрели, не отрываясь, а потом враз опустили глаза к тарелкам.

Матушка так долго, любовно и осторожно разрезала пирог, что гости совершенно примолкли, наблюдая за нею.

-- Скорей, Леночка, скорей... раздавай дары свои, -- смеялся батюшка, -- ишь как всякому поскорей счастья-то хочется.

Тут завязался разговор о счастье.