Клякса бифуркации

На сборы, на оформление загранпаспортов, визы и всего такого прочего, у нас оставалось чуть менее недели. За это время, пока готовились загранпаспорта и визы, в Наркомате иностранных дел – куда наша «великолепная четвёрка» ходила как на работу, нам настойчиво внушали – что мы являются бойцами великой армии строителей социализма, отправляющихся во вражеское окружение. Находясь на территории врага, мы должны являть собой образец скромности, стойкости перед искушениями буржуазной среды и преданности пролетарскому долгу…

Бла, бла, бла…

Но время провели в общем-то с пользой!

За это время мой руководитель секретной миссии успел переодеться в культурно-европейское и, стал выглядеть уже не как древне-библейский беспредельщик Голиаф – а как голливудско-культовый Арни Шварц из нашего светлого некоммунистического будущего.

Ещё б ему чёрные очки вместо этих круглых «стекляшек» – не отличишь от молодого Шварцнеггера, в самом начале его актёрской карьеры!

За это время я его достаточно хорошо изучил, полностью изменив свое мнение об этом человеке. Это, не тупой «шкаф» – посланный выбивать долги, а довольно умный, осторожный и очень опасный человек – намеренно скрывающий свою сущность за личиной недалёкого увальня, со сдвигом на почве марксизма.

Тем более и языки, оказывается, знает.

– Давид! Как будет по-немецки: «коммунист»?

– «Kommunist»!

Ну, а что говорил? Чешет, как по-писанному!

– А как «Коминтерн»?

– «Komintern».

– Рот фронт?

– «Rot front».

Только диву давясь:

– До чего же наши языки схожи! А как будет: «Не бейте меня и дайте покушать»?

– «Schlag mich nicht und lass mich essen». Ты мне уже надоел, заткнись!

Чешу в затылке:

– Не… Лингвистические различия всё же имеются.

* * *

Неимоверно-жутчайшая круть и лингвистические способности моего Большого босса – выяснилась после первого же покушения, устроенного мной на него через Барона.

Нанятый тем уголовник в линялой тельняшке под кургузым – видно с чужого плеча пиджачком, не успел даже как следует замахнуться ножом – как был прямо на моих глазах обезоружен и скручен. Выматерившись на совершенно неведомой мне фене, Давид заломил ему руку – к чуть ли не затылку и, почти спокойным голосом спросил:

– Кто послал?

Тот, враз заверещал жертвенным поросёнком:

– Я его не знаю! Сунул сотню и показал тебя! Сказал: «Пырни этого жида пером в жопу и убегай – получишь ещё столько же».

Тот задумчиво глядя на меня:

– Кто бы это мог быть?

– Богом клянусь – я его не знаю, – злоумышленник от боли, уже волком выл, – отпусти, кореш – ты мне сейчас руку сломаешь!

Чуя беду, не дожидаясь вопроса: «для чего, кому это выгодно?», предложил было:

– Давай отведём его в милицию, Давид? Там, враз расколется: «МУР» есть «МУР»!

Машет головой:

– Больше чем знает, он не скажет.

И довольно ловко свернул этому бедолаге шею – благо вокруг было довольно безлюдно, а проходившие редкие прохожие сделали вид, что ничего не видели.

Такое, простому человеку доводится видеть не часто – а я так, вообще – вижу в первый раз… Поэтому тут же на месте «вытошнил» весь обед – упав в глазах руководителя операции, сразу на несколько пунктов:

– Да ты слабак оказывается, товарищ Свешников. А говорил – воевал, в польском концлагере сидел…

Вдруг, схватив за грудки, подтягивает к себе и уставившись чёрными как дуло пистолета зрачками:

– Название концлагеря, быстро!

Первое, что в голову пришло:

– Биркенау!

– Где это?

– Близ Освенцима!

В принципе, всё верно: прежде немецко-фашистского для евреев – в той местности находился польско-демократический концлагерь для пленных красноармейцев, с практически теми же порядками. Разве что без газовых камер и крематориев для сжигания трупов по причине технической отсталости.

Рисунок 5. НЕ ЗАБУДЕМ, НЕ ПРОСТИМ!!!

Польский концлагерь для пленных красноармейцев. По приблизительным прикидкам, в подобных лагерях смерти было зверски замучено от 50 000 до 80 000 человек.

– Комендант?

Польские фамилии тяжело запоминаются, поэтому вместо настоящих военных преступников – которым место только в Катыни, называю первые на ум пришедшие:

– Капитан Лех Валенса! Этот, платил часовым по три сигареты за каждого убитого красноармейца.

– Офицеры?

– По фамилии знаю одного лишь братьев Качинских – оба поручики. Старший, любил наказывать розгой из колючей проволоки, скотина, забивая насмерть… Младший, заставлял руками выгребать дерьмо, а отказавшихся – пристреливал.

Вроде поверив, отпускает.

Кивнув на собственную блевотину, я извиняющим тоном:

– Уже с утра подташнивало – должно быть чего-то несвежего съёл, а тут и ты ещё… Предупреждать надо!

Хлопнув меня по плечу, я чуть на оппу не сел, примиряющим тоном:

– Извини, Серафим! В следующий раз – обязательно предупрежу.

Смотрю на него, улыбаюсь и думаю:

«В следующий раз, я буду стрелять через карман без предупреждения и последующих извинений».

А вслух говорю:

– Всё пучком, Давид! Понимаю – вспылил, с каждым может быть.

Иду и думаю: