Клятва. История сестер, выживших в Освенциме

Но разве это глупость? Да, у нее всего восемь классов школы, да, она чувствовала себя «деревенщиной неотесанной» среди более образованных людей, но она поняла и донесла до молодых людей главное: единственный способ пережить геноцид – это создать новую жизнь, изжить ненависть и заполнить ее место любовью. Это ее завет нам.

В 2006 году, когда Рена умирала, я была с ней рядом и на похоронах произнесла надгробное слово. Каждый день своей жизни я скучаю по ней, и в каком бы месте мира я ни оказалась, всегда привожу оттуда розовые камешки на ее могилу. Она любила розовый цвет.

В моем сердце по-прежнему звучит ее голос, и я надеюсь, его услышите и вы, когда прочтете ее историю. Знакомство с Реной, работа над этой книгой сделали меня лучше. Рена всегда первой вставала на защиту того, кто угнетен и обижен – кем бы этот человек ни был. Она понимала, что проявить доброе чувство к другому – значит признать в нем ЧЕЛОВЕКА, а не какое-то низшее существо, которое из него пытаются сделать. Именно в этом признании человеческого в любом человеке главный смысл сострадания.

«Мне-то что до всего этого?» – повторяю я себе вопрос женщины, который до сих пор звучит в моих ушах.

И отвечаю на него: я ведь женщина. И я человек.

Из наших совместных фотографий эту Рена любила больше всего. Мы сидим в комнате, где она рассказывала мне свою историю.

* * *

В 2011 году был создан фонд Rena’s Promise Foundation, чья миссия – способствовать рождению мира, где нет места предрассудкам, расизму и ненависти. Если вы хотите помочь нести завет Рены или просто узнать об этом больше, посетите www.RenasPromise.com. Там вы найдете интерактивную хронологию узниц Аушвица, наш блог об исторических годовщинах и информацию о проекте Promise Project, посвященном исследованию судеб женщин из первого состава, следующего в Аушвиц.

Пролог

Я касаюсь шрама на левом предплечье у самого локтя. Выжженный там лагерный номер удалил хирург. Сколько людей, не имеющих никакого представления о происхождении такой «татуировки», надоедали мне вопросами: «Что это у вас за цифры?», «Это ваш адрес?», «Это телефон?»

Как мне им ответить? Что 3 года и 41 день эти цифры были моим именем?

Один любезный врач предложил избавиться от них.

– Это не благотворительная акция, – заверил он. – Это меньшее, что я могу сделать как американский еврей. Вы там были. А я – нет.

И я решила избавиться от вопросов, удалив эти цифры со своей руки. Но в душе-то они останутся, оттуда их не вытравить. Снятая врачом кожа хранится в склянке с формальдегидом, который выкрасил ее в жутковато-зеленый цвет. Цифры уже, наверное, не различить, я не проверяла. Мне не нужны напоминания. Я знаю, кто я есть.

И кем была.

Я была в том первом составе, отправляющемся в Аушвиц. Я была номером 1716.

Рена Корнрайх Гелиссен,

январь 1994

Карта перемещений Рены во время войны

Рена

Суббота, морозное январское утро. Я неторопливо веду свою машину – от предгорий Северной Каролины туда, где Голубые горы украшают своими гребнями серо-синий горизонт, словно застывшие во времени волны. На последнем крутом витке восточного раздела у меня перехватывает дух. Солнечные лучи над Эшвильской долиной, словно доброе знамение, пронзают гряду облаков.

Я люблю эту дорогу. Она всякий раз поднимает мне настроение и оживляет душу. И это прекрасно, поскольку следующие четыре месяца мне предстоит ездить по ней еженедельно, а там, куда я направляюсь, меня ожидает отнюдь не безмятежный отдых. Меня ждут встречи с одной из немногих выживших евреек, оказавшихся в том самом первом составе до Аушвица, с женщиной, решившей поведать свою историю после 50 лет молчания.

До сих пор мы с Реной общались лишь дважды и сегодняшнюю встречу откладывали чуть ли не месяцами, но теперь, когда все праздники, как и сезон снежных бурь, уже позади, предлогов у нас больше не осталось. Мысли путаются в моей голове: мне не по себе от стоящей передо мной задачи. Помочь Рене рассказать ее историю – причем так, чтобы в процессе кого-нибудь из нас двоих не затянуло в омут мучительных воспоминаний, – дело непростое даже для психолога, а я всего лишь писатель.