Клятва. История сестер, выживших в Освенциме

Огонь в фермерском домике поначалу показался миражом. Я была уверена, что вижу сон, ведь шел второй или третий час ночи, но нет – там, за снежным полем, блестели яркие огни. Анджей знаками показал, что нам надо к конюшне. Приютившись между лошадьми и коровами, мы стали ждать.

– Это связной пункт между словацким и польским подпольем, – прошептал он мне в ухо. Я кивнула, понимая, что мы теперь в безопасности.

Встретить нас вышел фермер Карл, который стал хвалиться, как обыграл в покер пограничников. Его жена угостила нас горячим какао, а мне дала сухую одежду. Карл предложил нам лечь вместе, но Анджей убедил его, что это будет неприлично, и меня в итоге уложили на семейной кровати, а Анджей пошел спать на чердак. Утром мы с Карлом и Анджеем в одежде словацких фермеров залезли в повозку и отправились в Бардеёв.

У дома дяди Якоба Анджей опять взял меня за руку.

– Ведь я сдержал обещание, которое дал твоему отцу?

– Конечно, сдержал.

– Я касался только твоей руки.

Мне хотелось, чтобы он не отпускал мою руку никогда. Я пугалась этого большого города, чужой страны.

– Я люблю тебя, Рена.

– Спасибо, что доставил меня к дяде Якобу Шютцеру. – Я вспыхнула и сорвалась с места, пока он снова меня не поцеловал, пока я не отдала ему свое сердце навеки.

Словакия

Прежде чем высунуть нос из дома Шютцеров, мне пришлось освоить словацкий и лишиться своих длинных кос, чтобы выглядеть как городские девушки. Казалось, я должна забыть обо всем, что связывает меня с любимой родиной. Когда я пыталась рассказать тете Регине и дяде Якобу о том ужасе, в котором живут польские евреи, они думали, что я преувеличиваю. Мне не верили! Мои кузины Цили и Гиззи считали, что я слишком серьезная, и все время хотели вытащить меня куда-нибудь развлечься. Мне при всем желании не удавалось забыть родителей и тяготы, которые легли на них и на мою сестру, но в Словакии, похоже, никто не понимал всей серьезности ситуации в Польше.

Я скучала по Тыличу и родным. Я скучала по Анджею. И вдруг однажды, откуда ни возьмись, он стоит у наших дверей. Привез мне контрабандой посылку от мамы с кое-какими вещами.

– Спасибо, Анджей. – Я нервничала и не хотела затягивать наш разговор.

– Рена, мы можем поговорить с глазу на глаз?

Я огляделась по сторонам, не смотрит ли кто, и мы пошли за дом.

– Я слышал, что молодых евреев и евреек скоро будут забирать в трудовые лагеря, – начал Анджей, – кроме тех, кто в смешанном браке. Если ты выйдешь за нееврея, появятся неплохие шансы, что тебя не тронут.

Тут мне захотелось, чтобы его слова застыли, прежде чем он успеет их вымолвить.

– Я хочу жениться на тебе. Завтра. Я уже обо всем договорился. Мой брат живет в пятнадцати километрах, и у него есть комната, где мы можем пожить. Я больше не буду ходить в Польшу и обратно, кроме исключительных случаев, и нам можно будет жить в Словакии, а тут безопасно.

Я чувствовала себя такой одинокой. Посоветоваться не с кем. Я не знала, как мне надо поступить, но точно знала, что ни семью, ни веру я не предам. Видно было, что Анджей полон надежд. Как бы мне хотелось поверить, что он предлагает хороший выход… но ведь это не так.

«Если честно, Анджей, мне здесь, в Словакии, не очень хорошо. Родители в Польше, и я до смерти соскучилась. Я молодая и крепкая, я сильнее их, но под немцами сейчас именно они. Мне не хочется жить здесь, а хочется в Тылич, домой, но я не могу туда поехать… не знаю, что тут можно сделать».

Мое сердце из груди выскакивало… так хотелось хотя бы раз сказать ему, что я тоже его люблю и что, будь мир устроен по-другому, я с радостью стала бы ему женой. Но вместо этого я произнесла: «И потом у нас ведь разные религии… Так что прости. Я не могу за тебя выйти». Я была не в силах взглянуть ему в глаза. «Нам больше нельзя сейчас говорить. Дядя с тетей заподозрят неладное».

«Если передумаешь, дай знать. – Он взял мою руку и держал ее пару нежных мгновений. – Мое предложение остается в силе».

Как бы мне хотелось выложить ему все, что камнем лежит у меня на сердце! Но я молчала, сохраняя верность своей семье. Я была смущена и растеряна и, не зная, что еще сказать, ушла в дом.

Дядя Якоб заплатил мне недельное жалованье и попросил у Цили и Гиззи для меня наряд посимпатичнее – для танцев или кино. Они старались выманить меня из дома, чтобы я больше бывала в обществе и знакомилась с молодыми людьми, но мне было важнее пойти на рынок, купить на свое жалованье еду для родителей и повидаться там с нашими друзьями-гоями из Тылича. Так я чувствовала себя ближе к дому и не могла дождаться очередного базарного дня.

Сионистская организация предоставила евреям помещение для бесед о будущем государстве Израиль, но на самом деле эти встречи были предлогом для вечеринок. Цили и Гиззи все тащили меня туда. «Мы подыщем тебе славного еврейского мальчика!» – приставали они, и мне приходилось соглашаться. Не могла же я им сказать, что у меня и так уже есть славный мальчик – только не еврейский.