Клятва пацана

— «Электроника» кассеты жует, на кассетах разоримся…

— Новая «Электроника» вышла, с пультом… Всего ничего, три косаря… — сам же сказал, сам же возмутится Коля.

— В «Березке» полтора.

— Ну так боны — два к одному, если покупать. Если синяя полоса…

Феликс вдруг остановился, резко повернулся к Коле, но глянул при этом и на Кешу.

— А кто продает?

— Кто, менялы…

— Менялы! Спекулянты!.. Что ты там пел про народную дружину? — глядя на Кешу, улыбнулся Феликс.

— Ну так надо же было что-то петь!

Кеша объяснялся с опером с глазу на глаз, в коридоре вокруг них никто не крутился, но вскоре об этом разговоре знала вся школа, и до пацанов дошло. Может, зря он тогда решил приколоться над опером?

* * *

Менялы, спекулянты — социальное зло, с этим нужно бороться, но Кеша понимал и другое, Отшельник идею Феликса не одобрит. Да и Колька не очень-то поддержал друга, Кеша тоже не в восторге, отказываться они не стали, но и согласия не дали. За такую самодеятельность можно и самому попасть, и Бородулина подставить, Кеша это понимал, но домой заходил с таким чувством, будто предал друга. И с тяжестью в ногах от усталости.

Время не позднее, без четверти десять, но Коля тоже отправился домой, на сегодня у него встреча с Агнией не запланирована, да и Кеше не до свиданий, хотя Юлька на дружбу напрашивалась. И тренировка все соки выжала, и к экзаменам готовится надо, последний остался. В принципе, переживать нечего, если к экзаменам допустили, то «тройка» уже гарантирована. А допустили, потому что Витя держал их всех в узде, а там, где здоровый образ жизни, там и нормальное отношение к учебе. И скажи, что качалка не сделала Кешу человеком. Окончит восьмилетку, поступит в техникум сельскохозяйственного машиностроения, где сейчас учатся его друзья. Коля и Феликс зимой выпустятся, весной в армию, а он будет учиться дальше. И тренироваться, строить тело и ставить удар. И не нужно ему приключений с чеками, с полосками они там или без.

Дверь он открыл тихо, его никто не замечал, зато он услышал голос из кухни.

— Лида, из-за тебя одни проблемы! — сдавленно говорил Бородулин. Хотел повысить голос, сдерживался, но злость из него так и перла.

— А я тебя не просила на мне жениться!

— Да? И сынка своего не навязывала?

— Умеешь ты утешить, когда человеку плохо, — всхлипнула мама.

Кеша тихонько положил сумку на пол, разулся, поближе подошел к двери на кухню.

— А это я тебе проблему создал?

— Все, не могу больше!

Мама попыталась подняться, но Бородулин схватил ее за плечо, надавил, возвращая на место.

— Сидеть!.. И слушать!.. Забыла, как в дерьме жила?..

Кеша с угрожающим видом зашел на кухню. Маму он в обиду не даст, кто это не понял, пусть пеняет на себя.

— А вот и волчонок твой!.. — скривился Бородулин, с презрением глядя на него. — Свалился на мою голову!

Лицо красное, взгляд мутный, запах коньячного перегара ни с чем не перепутаешь.

— Мама, иди в свою комнату! — тихо сказал Кеша.

— Нет у вас тут ничего своего! — Бородулин махнул рукой, отгоняя его от себя, как муху.

— Мама! — Кеша едва сдерживался, чтобы не зарядить с ноги.

— А ты что, волчонок, зубы показываешь? А не боишься, что зубы-то вырвут?

— Оставь маму в покое!

— А то что?

— Папа!

На кухню, отодвигая Кешу, входила Агния.

— Что папа!

— Надо поговорить! — Она воинственно смотрела на отца. И на маму глянула требовательно, взглядом указав на выход.

— Лида, иди!

Она обращалась к ней по имени, но мама воспринимала это как должное. Типичная жертва обстоятельств. Или просто жертва. Терпила. Но это была его, Кеши, мать.

Агния выставила за дверь и Кешу, а сама закрылась на кухне с отцом. Бородулин ее побаивался, отругать мог только за дело, если позже положенного вернется, «двойку» получит или даже школу прогуляет, случалось и такое. По пустякам он Агнию не трогал, да она и не позволяла. И сама могла устроить отцу взбучку.

— Мама, не позволяй себя унижать! — сказал Кеша, кивком указав на закрытую дверь.

— Эдуард Васильевич не виноват! — зашептала она, чуть не умоляюще глядя на сына.

И не за себя она сейчас просила, а за мужа, которому как нечего делать попрекнуть ее куском хлеба.

— В чем ты виновата? В том, что замуж за него вышла?

— В том, что про Леню не сказала.

— Про какого Леню?

— Да был у меня… замуж звал, — мама отвела в сторону глаза. — Его за хулиганство посадили, с ножом на людей бросался, шесть лет дали. А теперь он вернулся, узнал, где я, с кем… Приходил, угрожал. Мне угрожал, Эдуарду Васильевичу… Такой стыд, сынок, такой стыд!

Маму, похоже, больше волновало, как она выглядит в глазах Бородулина, собственная безопасность на заднем плане, а ведь баклан Леня мог ее и убить, если на людей с ножом бросался. А может, и на нее.

* * *

Деревянный дом за покосившимся забором, борщевик пышным цветом во дворе цветет, дверь открыта, в сенях ведро перевернутое, вода на полу. В доме кто-то играл на гитаре, скрипела кровать, спертый запах дешевого табака.