Клятва Тояна. Книга 1

— Ничто не дальше вчерашнего дня, ничто не ближе завтрашнего. Придет время, и мы снова встретимся. Может быть, не через зиму, а наполовину раньше.

— Может быть, — согласился Тырков. — К быстро идущему пыль не пристанет. По-моему, так у вас говорят? Разве осень — это быстро?

— Нет. Но если у твоего попутчика конь захромал, и ты своего придержи.

— Ладно, князь. Тогда сделаем так. Пока ты своего коня на ногу ставишь, позволь моим людям рядом пожить. На какое место укажешь, там и срубят они себе зимовой домишко, где разрешишь — пропитание добудут. Я им настрого велю тебя не стеснять, во всем слушаться да смотреть, чтобы соседи эуште досад не делали. Пока они тут, Тоболеск и без отписки ждать станет. А там увидим, куда дело повернет. Даст Бог, слюбимся.

Сколько ни отговаривался Тоян, а на этот раз Тырков сумел настоять на своем. Десять казаков пришло с ним, а ушло четыре. Толмача тоже оставил, чтобы было у кого спросить непонятное.

На языке эушты каз — это гусь, ак — белый. На языке русов казак — это вольный человек. В южных степях, которые лежат за кочевьями Бинея и Обака, тоже есть народ Белых Гусей, Казак-Урда. Он ведет свое начало от волшебной птицы Ала- Каз, что значит Пегая Гусыня. Ала-каз родила Собаку-Кумай. Кумай родила людей, считающих себя Белыми Гусями. Они не похожи на русов ни лицом, ни нравом, ни обычаями, только именем. Значит так надо, чтобы в разном было общее. Птицам даны крылья, человеку душа. Крылья поднимают в небо, душа к Всемудрому.

В эуште есть охотник по имени Кумай. Он попал сюда ребенком из Казак-Урды. У него шесть сыновей. Тоже шесть. Иль алла!

Эушта — народ равнин. Он привык ходить по тайге, но жилища свои ставит на чистом месте, в долинах рек. Они напоминают ему степь.

Тоян выбрал для казаков низкое побережье на повороте Тоома:

— Вот вам удобный чигынкол. Близко к эуште. Чужих дорог рядом нет. Делайте свой кыштау здесь.

Но казакам это место не понравилось. Стали они просить Тояна, чтобы пустил их за Тоом. Там берег высокий, крутой. С него далеко видно. Никто не подойдет незамеченным. Удобней всего — гребень горы напротив Тоянова городка, там, где Ушай-река становится Тоомом.

Насторожился Тоян, подумал: а не хитрят ли казаки? Тырков побывал на той горе. Он знает, что за ней лежит священное озеро Удуккуль. Воды Удуккуля — самое большое богатство эушты. Больных они делают здоровыми, поникших бодрыми, а сильных еще более сильными. Все можно отобрать, разделить, увезти — только не озеро. Оно рождено здесь, здесь и останется.

Сейчас возле него живет исцелитель Одтегин, имя которого означает Хранитель Очага. Он хранит маленькое лесное озеро Удуккуль. Удуккуль хранит эушту. Эушта хранит Удук- куль и Одтегина. Но табиб стар, он скоро уйдет. Кто тогда будет хранить Священное озеро и исцелять людей? Не скажут ли те, кому разрешили построить неподалеку от него временное кыштау: озеро мое? Не присвоят ли себе чужое? Не осквернят ли волшебные воды тем, что исторгает нечистое тело?

Слишком поздно спохватился Тоян. Думать вдогонку Тыркову все равно, что обнимать улетевший ветер. Надо ответить казакам так, чтобы они не догадались, какое недоброе предчувствие сжало его сердце. Если русы послушны Тояну, как обещал посланник, они не станут противиться любому ответу. А если станут, значит Тырков хитрил с Тояном, и слова его немного стоят. Тогда и казакам не место в эуште…

— Скажи им, — велел толмачу Тоян. — За Тоомом много высоких мест. Я даю им кыр напротив чигынкола, который они не захотели. Это мое последнее слово.

— Ответь ему, — велели толмачу казаки. — Мы берем!

Не думал Тоян, что согласие будет таким простым и быстрым. Он подождал, не спросят ли казаки, почему им нельзя поставить зимовье над Ушай-рекой. Нет, не спросили. Значит, завтра спросят.

— Аллах дал нам маленькое озеро с вечной водой, — сказал Тоян. — Ключи от него оставил табибу Одтегину. Только он может жить там. Вы все поняли?

— Чего ж не понять? — был ответ. — Кабыть не дураки какие.

— Тогда пусть ваш кыштау будет теплым и просторным…

Стук топоров на Тоом-кыр заставил Басандая явиться к Тояну с упреками:

— Почему без совета с соседями пустил сородичей Явыз Ивана[102]

? Разве не знаешь, сколько татарской крови пролил он? Вспомни песню слез, которая долетела до нас от матерей завоеванной им Казани, — и тонким срывающимся от гнева и презрения голосом быстро-быстро забормотал: — И балалар, балалар, таш каланы алалар, таш каланы алалар, безне утка салалар..[103]. Хочешь, чтобы и нас кинули в огонь?

— Соседи сами отказались жить в совете, — напомнил ему Тоян. — Явыз Ивана давно нет. Казань живет с Москвой. Но я видел огонь, который приносят сюда другие. Они тоже кому-то сородичи. Не знаешь, кому именно, Басандай-бильга[104]?

— Когда я был маленький, отец говорил мне: и на чужой стороне пусть будет знакома хоть одна юрта.

— Тогда почему на моей земле не может стоять чужой кыштау?

— Потому что в нем не молятся Аллаху.

— Но в Коране сказано: кто приходит с хорошим, тому еще лучшее, и они от всякого страха в безопасности…