Кликун-Камень

Иван Михайлович ласково думал: «Здорово. Надо этих ребят использовать для агитационной работы среди населения».

Вот они ведут разговор о новом законодательстве, экономическом положении подростков. Правильный разговор.

Малышев повеселел: «Не дадут ребята глумиться над своей правдой!» — Он радовался и тому, что съезд этот объединит молодежные организации, утвердит программу и устав. Этот союз будет называться ССРМ — то есть Социалистический Союз рабочей молодежи.

В зал вбежал Хохряков, потрясая пистолетом:

— Анархисты грозили забросать вас гранатами!

Делегаты съезда повскакали с мест:

— Записывайте нас в рабочие дружины!

— Меня запишите!

— Нас! Мы им покажем!

В городе неспокойно. На заводах поддерживали порядок члены дружины из Союза молодежи.

У станков около молодых рабочих стояли винтовки. Ермаков записывал дружинников, распределял между молодыми оружие, вел обучение.

Летучий отряд Хохрякова много снимал оружия у проезжавших через Екатеринбург казаков, которых для чего-то везли в Омск. Их разоружали, чтобы они не смогли создать ударную силу против Советов.

Верх-исетские мальчишки караулили Малышева на улице и кричали:

— Иван Михайлович, дайте и мне револьвер. Пойду за Советскую власть.

— Просите у Захарыча.

— Он с нами не разговаривает. Он все выбирает поядренее.

— Так и я выбираю поядренее. Вам надо подрасти. А борьбы у нас будет много, успеете. На вас надеемся.

— Мы хотим сейчас…

— Айда, ребята, в Центральный штаб Красной гвардии, к товарищу Хохрякову!

Им доставляло удовольствие произносить эти новые слова: «комитет партии», «Центральный штаб Красной гвардии».

Иван, поднимаясь на крыльцо городского комитета, проводил их любовным взглядом. За ним следом шел в отдалении Савва Белых.

— Чай у тебя есть? — спросил Иван Хохрякова, войдя в комнату.

— Прессованный, земляничный.

— Есть новости?

Хохряков, строгая перочинным ножом в кружку чай, сказал:

— Полно́… Царь сидит в Тобольске. При облаве взяли военного специалиста флота. Говорит, что едет в Тобольск осмотреть готовность судов для плавания Северным морским путем. Признался, что с открытием навигации они намерены выкрасть в Тобольске царя и переправить его в Обдорск, оттуда на английском судне — за границу… Это тебе не новость? — Прихлебывая чай, Хохряков продолжал: — Уголовные шайки налетчиков напали на составы с продовольствием. На Северной улице[11]

вчера двух девушек зарезали — это тебе не новость? В Ревде, в Шадринске, в Ирбите мародеры из кулаков, из купеческих сынков и эсеров разгромили магазины и военные склады. Пришлось отправить туда красногвардейцев. В Перми, в Челябинске эсеры учинили погромы, это тебе не новость?

— Да, больно новости-то тяжкие…

— Сюда сейчас стягивается вся контрреволюция… заговоры… заговоры… Нельзя допустить бегство Романова. Закрыть надо дороги, чтобы на Восток его не увезли.

Декабрь выл метелями, заметал дороги.

Вместе с завыванием пурги неслась тревога: казачий атаман Дутов организовал контрреволюционный мятеж, захватил власть в Оренбурге и Верхне-Уральске, арестовал руководителей партийных комитетов и Советов.

Цель атамана Дутова была всем ясна: овладеть Челябинским железнодорожным узлом, не пропускать эшелоны с хлебом из Сибири в Центр и на западный фронт, захватить Тюмень. Дутовцы налетали на железнодорожные станции, разворачивали рельсы, обрывали телефонные провода. Заготовка хлеба для рабочих центров остановилась.

Именно в это время Советское правительство начало переговоры о заключении мира с Германией и Австрией.

Ровно сутки собирались красногвардейцы Екатеринбурга в поход на Дутова. За три дня до Нового года, вечером, Малышев провожал от Верх-Исетска отряд по всему городу. В окнах иных домов виднелись расцвеченные елки. Стекла окон, затянутые морозным узором, переливались радужными огнями. Это было красиво и мирно и почему-то наполняло сердце Ивана стыдом.

Всякий может думать: «А почему же ты, председатель партийного комитета, с нами не едешь? В городе елки зажигать остаешься?»

На вокзале красногвардейцам выдавали теплую одежду и валенки. У складов, где шла раздача, стоял шум: теплых вещей не хватало, многие остались в сапогах, в пальто.

«Я бы и в пальто пошел… и спорить бы не стал…» — подумал Иван. Около него остановился Савва Белых, смущенно улыбаясь.

— Чего ты зубы скалишь?

— Вас приятно видеть, Иван Михайлович!

Иван замолчал, вспомнив, что все последнее время Савва неотступно ходил за ним. Шел ли он домой ночью, Савва брел за ним по сугробам. На всех совещаниях и митингах сидел близко и, озираясь, следил за всем, что происходит. Он сиял, когда Иван Михайлович встречался с ним взглядом. Сейчас Иван сказал ему:

— И чего ты таскаешься за мной? Ты же сам член областного комитета Союза молодежи!

— В этом все и дело, Иван Михайлович: учусь.

И вдруг Иван понял: Савва решил охранять его.

Отгрохотали кровавые бои, в столице сменилось два правительства, кончился семнадцатый год, год двух революций.

А заводчики продолжали бороться против рабочего контроля, не признавали декрета о нем, закрывали предприятия, отказывались их финансировать.