Клинки и крылья

Гаудрун задумчиво покосилась на неё и враждебно — на пролетавшую мимо парочку майтэ, которые перечирикивались, увлечённо сплетничая.

— Тебе не нравится это, да? Не нравится, что мы остаёмся здесь?

— О нет, почему же? — растерялась Тааль. Недавно она сорвала спелый апельсин с ближайшего деревца и теперь в нерешительности вертела его в руках: есть ей не хотелось. — Разве есть другой выход?

— Есть, — Гаудрун понизила голос. — Бунт.

Тааль улыбнулась и покачала головой.

— Бунт против тауриллиан? Это невозможно.

— Вот уж не знаю… Ведь наш коняга когда-то смог.

— Он смог просто уйти своей дорогой, а не бунтовать, — вздохнула Тааль. — Как и мы… А отсюда даже не уйти без их дозволения. Не знаю, выпустит ли нас магический барьер.

— Но ты и сама не уйдёшь, так? — взгляд Гаудрун стал острым и пристальным — как в те времена, когда они только познакомились. О небо и ветер, это же было целую вечность назад; неужели солнце не описало даже одного большого круга?… — Будешь бороться до конца?

Тааль разодрала кожуру, и несколько капель рыжего сока брызнуло ей в лицо; глаза едко защипало. Вдруг подумалось: как же дико и уродливо для Гаудрун выглядят её новые пальцы — белые, без когтей…

Не такие длинные, как у Альена. Не такие чуткие и умные, не способные выражать каждую мысль собственным завораживающим танцем.

— Да, если хватит сил бороться, — она привалилась плечом к упругой кроне тиса, стараясь не сместить ветку, на которой покачивалась Гаудрун, и через силу надкусила дольку апельсина. — Моя мать исцелится, только когда исчезнет разрыв в ткани Обетованного… В нашем мире не должно быть столько Хаоса, сколько сейчас, Гаудрун. Обетованное не вмещает его.

— Откуда ты знаешь? Те самые сны или духи?…

— Да, к тому же я так чувствую. Разве ты сама не видишь? Происходит то, что не должно происходить… Везде. Постоянно. Болезни земли, рост Пустыни, переменчивая погода… И восхождение тауриллиан.

— И твоё превращение, — медленно прибавила Гаудрун, размышляя о чём-то своём. Краем глаза она всё ещё наблюдала за Бииром, но теперь Тааль явно попала в поле её внимания и… сочувствия?

— И моё превращение, да.

— Ты уже думала о том, как вернёшься к родным в… таком виде? Когда всё закончится?

Вечная прямота Гаудрун, естественно, никуда не делась, о чём Тааль впервые пожалела. В ответ она лишь покачала головой. Она, наверное, точно сойдёт с ума, подобно тёте Гвилле, и станет жужжать по-пчелиному, если сейчас начнёт думать ещё и об этом…

Да и потом — когда всё закончится? Что имела в виду Гаудрун: когда Повелитель Хаоса закроет разрыв или наоборот?

Наоборот — когда их соединят нерушимые Узы Альвеох, а пламя из-за белых врат зальёт мир, точно потоки золотисто-красного света в небесах на закате… В небесах, где в таком случае свободно будут летать драконы. Их крылья, огонь из их пастей будут по всему Обетованному, а вместе с ними — магия и величие тауриллиан.

Везде будет много чудес, но не меньше разрушений и крови. Владычеству людей на востоке придёт конец.

Альен получит всё, что захочет, но окажется связан с Тааль — малознакомой девчонкой — вечными Узами, которые ему не нужны.

Мир — её мир — изменится навсегда, и невозможно сейчас сказать, хорошо это или плохо. Тааль знала одно: она не должна допустить этого как раз потому, что какая-то её часть отчаянно к этому рвётся…

Кислота апельсина показалась ей мерзко-тягучей, почти нестерпимой, как не знавшая утоления тоска по Альену. Вчера они провели вместе целый день, но сегодня утром Тааль всё равно едва удержалась от того, чтобы сразу бежать к нему…

Что делать с этим? Как помочь ему закрыть разрыв? Не опасно ли это для него самого, если он так плотно связался с Хаосом?

И главное — почему она так долго не может рассказать Альену о Фиенни? Только ли оттого, что чутьё советует ей не бередить его давнюю боль?…

Порой — вот как сейчас — Тааль начинала понимать, что дело не только в этом. К сожалению, тут угнездились и банальная ревность, и страх потери; ей хватило пяти-шести обмолвок, хватило прикосновения к его снам, чтобы угадать: мастер Фаэнто был для него едва ли не всем, значил больше, чем все живущие, а его смерть перекроила душу. Ей никогда в точности не узнать, что и как их связывало, поскольку у неё нет права вмешиваться в это.

И она никогда не будет значить для него так же много — даже при Узах Альвеох. Скорее уж Альен возненавидит её, как обузу — громоздкий мешок с вещами, который нельзя бросить и приходится всюду волочить за собой…

— Хочу, чтобы ты знала: я не прикладываюсь к сферам тауриллиан, — сказала Гаудрун, перелетев на ветку повыше, чтобы оказаться напротив лица Тааль. — Не делюсь с ними своей жизненной силой и не одобряю тех, кто поступает так. И Биир тоже этого не делает… — она чуть-чуть покраснела и исправилась: — То есть перестал делать, когда мы снова встретились. Я отучила его. Нашего гнездовья больше нет — потому мы здесь и остаёмся.