Клинки и крылья

— На память, — невозмутимо продолжила Индрис. — Он сын пекаря и решил, что мне понравится. Мне понравилось, — она улыбнулась. — А теперь пусть оно будет у тебя. Поноси с собой — или съешь, если захочешь… Ты ведь больше не брезгуешь подарками беззеркальных?

Перегнувшись через её колени, Нитлот похлопал по плечу Соуша. В этот жест он попытался вложить все свои чувства — поскольку впервые в жизни опасался, что ни слов, ни магии не будет достаточно… Соуш повернул к нему голову и кивнул — с таким достоинством, будто был лордом, профессором Академии или (по меньшей мере) рыцарем, но уж никак не крестьянином из Овражка Айе, что в Волчьей Пустоши.

— Нет. Конечно же, нет.

* * *

Ночь опустилась и на ставку королевы Хелт к северо-востоку от Энтора. Шатёр Двуры Двур разместили у подножья заросшего вереском холма — на границе земель дорелийского лорда Нииса. Вдалеке чернели башни его замка и охотничий лес рядом с ним.

Сюда не добралась битва, но королева наверняка уже прекрасно знала обо всём, что произошло. У входа в шатёр горели факелы, и от их пламени разлетались кровавые искры. Неподалёку хмуро прохаживался высокий альсунгец; нашивка с белой чайкой на его рукаве указывала, что он из дружины личных охранников Хелт. Он устал, замёрз на ночном ветру, был голоден и хотел спать. Он не имел права отлучиться, поэтому не знал, кто из его товарищей погиб, а кто выжил под Энтором. Незнание грызло куда сильнее, чем голод и холод…

Пару часов назад с поля боя прибежали выжившие — меньше двух дюжин. Альсунгец ни на миг не поверил в то, что это все выжившие: быть такого просто не может, боги не допустили бы подобного… Даже несмотря на то, что предатель (этот хитрый хрыч — старик Дорвиг) так и не вышел на объединение с ними, а дорелийцев было гораздо меньше.

Никто из возвратившихся в лагерь не был другом часового; никого из его бывшего десятка среди них тоже не оказалось. Двое вообще были ти'аргцами — рыцарями, оставшимися без коней; они заикались, да и северян язык плохо слушался. Все они были изранены, кое-кого не отпускала дрожь. Ясно, что битва проиграна, а Энтор не взят — но расспрашивать о подробностях слишком страшно. Разве что злым духом ведомо, что могли сотворить дорелийцы, особенно — с помощью чернокнижников в балахонах, проклятых Отражений…

Часовой ждал рассвета и беззвучно молился безымянному богу войны. До рассвета он обязан охранять Двуру Двур, а дальше — исполнять её приказания.

Часовой, однако, не знал и о том, что его королева была бессильна. Не знал, что удача покинула её вместе с подмогой в чародействе, добытой от бессмертных полубогов из-за моря. Не знал, что верного Ао, оживлённого некромантией оборотня-посредника, при ней больше нет. Не знал, что агхи — вынужденные союзники, бородатые дети гор — поднялись против неё.

Не знал, что, атаковав Энтор, Белая Королева бросила вызов силам, существование и могущество которых не приняла в расчёт. Силам, которые издавна оберегали Обетованное от засилья Хаоса…

Ничего этого часовой не знал. Не узнал он и о том, чей юркий кинжал сначала впился ему в бок, под рёбра, вонзившись между кольцами кольчуги, а потом вспышкой горячей боли прошёлся по горлу.

Он увидел лишь красивое лицо с точёными, почти женственными чертами, и прищуренные тёмные глаза.

— Спи спокойно, друг мой, — склонившись над ним, прошептал незнакомец — по-альсунгски, но с южным акцентом. Его голос был прекрасен, он переливался и журчал, как линии созвездий в небе, как эта гибельная весенняя ночь. — Пусть твои боги хранят тебя.

— Где ты? — прохрипел старик из темноты за плечом убийцы. — Ты отошёл?

Линтьель вздохнул и убрал руку из-под спины альсунгца, давая телу упасть без лишнего шума. Воин был совсем молод; даже меч достать не успел. Немного жаль.

— Я здесь, — шепнул он в ответ. — Идите на мой голос.

Отряхнув кровь с кинжала, он вытер лезвие лоскутком тёмной ткани. После каждого дела Линтьель сжигал такой лоскуток.

Ступая косолапо и неуверенно, по-медвежьи подминая вереск и травы, из мрака выбрался старый Дорвиг. Его глаза без толку таращились в пустоту, длинная борода и усы дрожали от недовольного бормотания.

— У нас был договор, южанин. Ты обещал проводить меня, а только что отскочил неведомо куда, без единого слова… Откуда мне знать, что ты меня не подставишь? Где мы сейчас?

За спиной Дорвиг нёс ножны с двуручным мечом. Линтьель полагал, что это очень неразумно (заметно и в темноте; к тому же такая тяжесть сильно замедляет движение) — но споры со стариком ни к чему не привели, и в конце концов он решил не тратить на них время. «Это должен быть Фортугаст, — твердил Дорвиг, будто упрямый седой ворон. — Меч короля Хордаго. Так будет справедливо».