Клинки севера

Той же ночью нянюшка Лемма вошла, как обычно, без стука. Она была кормилицей девочки, затем стала бдительной хранительницей её манер. С детства Ирэн приносила покалеченных пташек да зверушек, но к двуногим относилась с гораздо меньшей симпатией, поэтому новый «бедняжка» её искренне удивил.

Лемма зашла, да так и замерла на пороге, прижав руки к груди, не в силах вымолвить и слова. Её ненаглядная ханни — образец добродетели и целомудрия — ворковала над полумёртвым мужчиной, обнимая и оглаживая по груди, как распоследний некромант!

— Ох, голубка! — не сдержала вздоха няня.

— Молчи, если не хочешь остаться немой навсегда! И пошла прочь! — обернувшись, приказала Ирэн, и Лемма разглядела, что левая кисть, которую ханни прижимала к груди, туго обмотана полотенцем.

Няня покорно закрыла дверь и всю ночь отбивала земные поклоны Илладе Заступнице. В спальню она больше не заходила.

На рассвете погода сменилась, и морской солоноватый ветер, невесть как преодолев высокую стену и густой парк, всколыхнул кисейные занавески, поднатужившись, выгнул их парусом. Когда наполненный озоном воздух разогнал духоту, Ирэн закрыла окно. Не хватало ещё возиться с эльфийским насмарком! И так вытрепал последние нервы.

Перемены в природе она восприняла как знак Судьбы, и не ошиблась. Вернее, знала. Ждать пришлось дольше, чем рассчитывала девушка. Гость из подземелья зашевелился, когда она уже схватилась за нашатырь. Отбросила пузырёк, не глядя и пропустив мимо ушей подозрительный всплеск, так что Дан увидел в её руке стакан воды.

— Пей, — девушка осторожно приподняла его голову. — Назад в «муравейник» я тебя не отдам. Обещаю.

— Сури, за что их?.. За что господина убили?!

— Ирэн. Меня зовут Ирэн. Не знаю, за что. Это какая-то ошибка. Кажется, посольство оклеветали, и теперь Кэссарю придётся приложить немало усилий, чтобы сохранить мир. Естественно, виноватых найдут.

— Ошибка… — безжизненно прошелестел Дан.

— Сожалею, но я не настолько важная персона, чтобы мне сообщали подробности. Одарённым повсюду мерещатся заговоры и в собственных слугах они зачастую видят убийц. Даже сейчас, когда всё закончилось, зачем-то установили Купол над городом, — ей пришлось собрать волю в кулак, чтобы голос не дрогнул на последней фразе. Вдруг не угадала?

На его лице ничего не отразилось, и девушка обеспокоилась, что опять неверно подобрала слова. Затем расширились зрачки, Дан шмыгнул носом и заплакал, правда, по-мужски — молча. Ирэн хотела утешить по-женски тепло, да залились сама. Растирая по лицу едкие слёзы и едва не спотыкаясь, бросилась обратно к спасительному окну.

А виновник вселенского плача выбрался из аквариума вслед за разбитым пузырьком нашатыря и теперь разве что хвостом от счастья не вилял!

* * *

Эданэль стал выздоравливать. Их хотел проведать отец, да Ирэн упросила не смущать больного: её вполне устраивало мягкое, кроткое «сури» в устах гостя. Бинты сменил просторный песочного цвета костюм из тонкой висы — ткани, что в прохладу согреет, а в зной убережёт, и Дан перестал упоминать своего Л'лэрда, вроде бы, смирившись. Хорошо.

Удручало другое. Полуэльф умудрялся пропускать мимо острых ушей многочисленные просьбы обращаться к ней на «ты». А Ирэн старалась быть милой и приветливой. Гостя в одиночестве надолго не оставляла и либо развлекала беседой, либо, пока он спал, пыталась читать модные романы, в коих окопалась будто в гнезде.

— Сури, позвольте спросить, о чём речь в книге? Интересно? — не выдержал, наконец, Дан, разглядев на алой обложке золочёную, витую змейкой надпись «Любовь и ненависть на гребне волны».

— Ещё бы! — с гордостью произнесла девушка. — Вот послушай: «Он впился в её сочные, подобно розовым бутонам, губы поцелуем истинной страсти, прижав лёгкое, податливое тело к своей могучей груди до щемящего сердце хруста, и…»

— Рёбра неблагозвучно затрещали… — оторопело закончил полуэльф, но мигом исправился. — Простите, сури.

— Тебе не понравилось? Но это так романтично — любовь, море, пираты…

— Пираты? Нет, сури. Пираты — это вонючий сырой трюм.

— С крысами?

— Их быстро съедают. Простите… сури.

Ирэн отложила роман к стопке ему подобных, ещё не прочитанных, а посему запылившихся.

— Сколько же тебе лет, Эданэль?

— Я чуть старше, чем выгляжу, гостеприимная сури, — с едва уловимой ноткой лукавства отозвался Дан.

Она понимающе склонила голову. Сама дала ему привилегии гостя, а гостей допрашивать не пристало. Выглядел полуэльф лет на двадцать пять, что в эстетическом плане Ирэн вполне удовлетворяло, но уклончивое «чуть» могло означать полвека. И это хорошо. Хорошо, когда у верного, стойкого, благодарного сторонника за плечами имеется немалый жизненный опыт. Но возрастом Эданэль не кичился в отличие от Одарённых, которые при любом удобном случае нежно, со своей точки зрения, величали Ирэн «юной» и «прелестной».

У-ух, как же бесила эта завуалированная снисходительность!