Клинки

– А знаешь, друже, – сказал Богуслав, осоловело глядя на лешего. – Не скрою от тебя правды. (буль-буль! )

Старик попытался сосредоточить взгляд ка венеде. Удалось, хотя и не сразу.

– Я ведь человек! Ж-живой!

– Ну и что? – ответствовал леший. – Я знаю. Сразу понял. Дак ведь и среди людей хорошие попадаются. Давай лучше за лес мой выпьем? Чтоб стоял он, всех перестоял! А?

– А-гей!

Со стуком встретились кружки.

– Уф-ф! Наливай еще, хозяин!

Пиво с клокотанием полилось из бадьи.

– Я ведь быстро смекнул, что ты не леший, а людского роду-племени…

Венед захохотал:

– А я наоборот, тебя за человека переодетого принял. Вот потеха!

Посмеялись. Леший, обняв Богуслава, изливал ему душу (ибо и черти спьяну имеет душу):

– Ты не думай, я не злюка, даром, что нежить. Людей редко трогаю. Те конники едва поллеса не сожгли, злодеи. Как не проучить? А вот намедни заблудился мужичонка в дальней пуще. Проклинал меня, страсть, хотя я его и не думал водить. Показался. Так, мол, и так, объяснил бедняге, что не при чем. Домой отвел; а он мне из селения блинов вон, приволок. «Держи, говорит, жена передала. Ешь на здоровье.»

Леший вновь взялся за кружку.

– Ты молодец, однако, что не испужался. Не люблю пужливых! Давай теперь за смелость выпьем!

Бам-м! Выпили.

Приговорили помалу и вторую бадью. Третью леший, пошатываясь, выкатил наружу и вышиб кулаком крышку. Сели, обнявшись крепче прежнего, на пороге, черпая кружками прямо из бадьи и глядя на потемневшую стену леса.

– Споем, что ли? – предложил леший. – Люблю я ваши людские песни петь.

– Непременно споем! Вот эт-ту: «Ой, на горе ветер свищет!»

Леший подхватил зычным дивным голосом. На славу спели. Потом и «Походную» затянули, и «Чудный месяц», «Веселого зайца» (эту леший с особой радостью пел, даже кружкой по бадье ритм отстукивал) и «Реченьку».

Спели, выпили, отдышались.

– А нашу венедскую-слободскую знаешь?

Леший закивал:

– Ну а как же!

И завели с самого начала:

Мы не жнем хлеба, не сеем,Нам страда – не страда,Для земли родной для всейМы заслон – слобода…Малых детушек вскормили,Отымая от груди,Кто с ухваткою и в силе -В слободу приходи!

Тут и услыхали их Тарус и близнецы, сбившиеся с ног, разыскивая пропавшего Богуслава. А над лесом гремело:

Печенеги да хазарыСерым волком снуют,А татары, что ли, даромУ дорог стерегут?И стоим, покуда живы,Сколько надо стоять,Чтоб на легкую поживуНе загадывал тать!

– Наша песня, венедская, – прошептал Вавила чародею. – Слободяне ее поют.

Тарус прислушался к далеким голосам и покачал головой: ишь, выводят!

Выводили в два голоса:

Вражьи головы сымалиДа с плечей-сволочей,Да в загривок натолкалиИз печей калачей.

Позабудет тать дорогу,Знать, не мил белый свет.Коль споткнулся у порога,Значит, в дом хода нет!Не захочешь, а и будешь сердит:Наша степь не нашей сбруей звенит.Собиралася намедни орда,Разобралася с ордой слобода!

И Боромир с товарищами-побратимами удивленно вслушивались в пение, не особо, вроде, и громкое, однако слышимое по всему лесу. Стемнело; круглый лик луны, желтый, как масло, взирал свысока на землю. Беспокойно вертели головами песиголовцы, ставшие на ночь юго-восточнее; повскакивали на севере даты, хватаясь за оружие и внимая непонятным словам.

Ужо, молодушки-лебедушки,Не след вам серчать,Добра молодца зазнобушкеНе век привечать,Уж такая наша доля,Что сам черт нам не брат:Добрый конь, широко поле,Да каленый булат!

Обнимает нас кольчуга -Нам до смерти жена,Нету лучшего досуга,Как с седлом стремена,Али мало ковылямиБасурмана полегло,Али мало крови нашейПо степям протекло?

– Хорошо ведь поют, обормоты! – в сердцах сплюнул Тарус. – С кем же это Богуслав наш пьянствует? Не с лешим же?

Гуляки тем временем закончили:

Впереди того немало,Что навеки и брань,Слободу не прогадалаНаша Тьмутаракань!

Такую бравую песню стоило как следует запить.

– Уф! Молодцы мы, правда, лесовик? Где б я еще ночью вот так спел?

– Да уж! – подтвердил леший, вздыхая на луну и отхлебывая пиво.

– И питье у тебя доброе! И грибочки вкуснятина! Одним словом, спасибо, хозяин! Вовек не забуду нашей встречи.