Клинок Шарпа

Вдруг раздались гневные проклятия: в соседней комнате, превращенной в рабочий кабинет, Веллингтон узнал от командира конного патруля, что французы переправляются по мосту в Альба-де-Тормес. Разбитая армия ускользала, избежав подготовленной ловушки, потому что испанцы сбежали. Дверь, ведущая в его кабинет, распахнулась.

Шарпу доводилось видеть гнев Веллингтона: это была холодная ярость, прячущаяся за внешним спокойствием и проявляющаяся только в горькой учтивости. Но сегодня Пэр вышел из себя. Он громыхнул кулаком по столу:

– Черт бы их подрал! Черт бы подрал их трусливые душонки, их вонючие, гнилые душонки! – он глянул на Хогана. – Альба-де-Тормес оставлен. Почему мы об этом не знали?

Хоган пожал плечами:

– Очевидно, они не нашли возможным поставить нас в известность, сэр.

– Алава! – проревел Веллингтон имя испанского генерала, приданного британцам в качестве офицера связи. Штабные, видя ярость генерала, стояли по струнке. Он снова грохнул по столу: – Они думают, мы воюем за их страну, потому что она нам нравится! Они заслуживают того, чтобы потерять ее к чертовой матери! – с этими словами Веллингтон выскочил из комнаты, хлопнув дверью.

Хоган вздохнул:

– Не думаю, что Пэр сейчас в настроении слушать тебя, Ричард.

– И что же нам делать?

Хоган повернулся к ближайшему штабному:

– Кто из кавалеристов поблизости?

– Легкие части Королевского германского легиона, сэр.

Хоган потянулся за шляпой:

– Пошлите за ними, – потом покосился на Шарпа: – Не ты, Ричард. Ты еще слаб.

Но Шарп, несмотря на уговоры Хогана, все-таки поехал. Рядом на коне Спирса скакал Харпер. Их сопровождал капитал Лоссов со своим отрядом: немецкий офицер с нескрываемым удовольствием обнял Шарпа. Впрочем, удовольствие быстро рассеялось: скакать пришлось долго. Хоган был в седле как дома, он скакал, непринужденно уперев ноги в стремена. Харпер вырос на вересковых пустошах Донегола, он еще ребенком ездил на пони без седла, поэтому не испытывал неудобства, восседая на коне. А вот для Шарпа езда на лошади была кошмаром: болела каждая мышца, ныла рана, трижды он чуть не свалился, засыпая на полном скаку. Рассвет застал их на высоком обрыве над рекой. Шарп сидел скрючившись и рассматривал серый ландшафт с серебристой лентой реки, тихим городком, замком на холме, монастырем и опустевшим мостом. Французов и след простыл.

А Леру? Шарп был уверен: французский полковник мог солгать лорду Спирсу. Возможно, Леру собирался остаться в Саламанке, пока британцы снова не покинут город, на этот раз в восточном направлении – но Шарп отбросил эту мысль: Леру захочет доставить свою драгоценную ношу в Париж, расшифровать и пустить своих головорезов по списку. Леру ускакал, сомнений нет, но куда? В Альба-де-Тормес? Или прямо на восток из Саламанки, в сторону Мадрида? Хоган был уверен, что Леру попытается двигаться под прикрытием французской армии, окружив себя мушкетами и саблями. Единственное, что смущало Хогана, – не слишком ли велика его фора. Они спустились с холма к реке, медленно текущей мимо издевательски пустого моста.

У Шарпа оставался последний шанс. Он гнался за ним всю ночь, но к рассвету надежда почти исчезла. Ему хотелось скрестить свой так и не попробовавший крови клинок с клигентальским, он хотел догнать Леру, поскольку тот взял над ним верх – а тот, кто считал это недостаточной причиной, просто не имел чувства собственного достоинства. Но как найти одинокого всадника на этой бесконечной равнине, затянутой утренним туманом? Шарп хотел отомстить за истерзанных священников, за смерти Уиндхэма и Макдональда, за пистолетный выстрел в галерее, за Спирса, который ему так нравился, которого Шарп убил и честь которого сейчас защищал.

Хоган повернулся в седле. Он выглядел усталым и раздраженным:

– Думаешь, мы его нагоняем?

– Не знаю, – на рассвете он не был уверен ни в чем.

Они вступили на мост, отряд Лоссова обнажил сабли на случай, если французы оставили в городе арьергард; подкованные копыта лошадей наполнили узкие улицы гулким перезвоном. С холма был виден горизонт, еще серый, но уже окрашенный в розовый восходящим солнцем, чей диск напоминал червонное золото. Стены замка алели. Начиналось утро.

– Сэр! Сэр! – ликующий Харпер указывал на восток.

Рассвет нового дня развеял все сомнения: на восток двигался одинокий всадник, в подзорную трубу Шарп ясно различил зеленые с черным рейтузы, сапоги, красный ментик и безошибочно узнаваемый черный меховой кольбак. Егерь наполеоновской Императорской гвардии рысью уходил на восток. Это может быть только Леру! Одинокая фигура стала темной, потеряла свои очертания на фоне наступающего рассвета, потом всадник исчез в овраге. Он не оборачивался.

Они последовали за ним, перейдя на быструю рысь и стараясь сберечь силы, хотя каждый горел желанием пустить коня в галоп и ударить в сабли[104]. Дважды еще, все ближе, показывался одинокий егерь. На второй раз Леру обернулся и увидел своих преследователей. Гонка началась. Трубач Лоссова дал сигнал, ударили шпоры, и Шарп потянул из неудобных ножен свой длинный палаш.