Клинок трех царств

– Это наша старшая княгиня, Эльга, – пояснил Торлейв. – Что тебя так поразило? Ты разве еще не видел ее?

– Нет, пока не приходилось. Разве что двадцать лет назад. Но это же не женщина, это… сама Фрейя, машалла! Она сидит на золотом троне на опушке леса, вся в золоте – точно так же, как сидела, когда ее увидел конунг Хёгни… Правда, она его отправила на не самые хорошие дела, но я… будь я на его месте, я бы тоже пошел и кого-нибудь убил, если бы она приказала, валлах!

– Да уж тебе убить кого-нибудь – что мне комара прихлопнуть! – усмехнулся Торлейв.

– А вон та красивая молодая женщина рядом с ней кто?

– Это Прияслава, Святославова княгиня. Я должен пойти ей поклониться. Чтобы она увидела, что я здесь.

– А зачем ей было так надо, чтобы ты пришел?

– Да знаешь, родня говорит, что я лучший жених в Киеве, и хочет меня извести, чтобы другим завидно не было…

– Извести? Я за двадцать лет забыл это слово? Раньше оно значило примерно как «убить».

– Ну то есть чтобы я перестал быть женихом.

– А, так тебе нужна невеста! Так вон их сколько! – Агнер широким взмахом обеих рук указал на девичьи круги, будто перед ним раскинулись все сокровища мира. – Пойдем украдем парочку – одну тебе, другую мне. Идет?

– Для тебя – конечно! – Торлейв хлопнул его по плечу. – А у меня еще есть время.

– Послушай, хабиби[12]

! – Агнер встал перед ним и заглянул в глаза своим единственным глазом. – Наша пухляшка намекала, что у тебя была невеста, но конунг забрал ее себе. И ты так обиделся, что больше не хочешь выбирать невест. Я только не понял, которая это – та, что теперь с ним?

– Да нет! – Торлейв качнул головой. – Эта – Прияслава, его княгиня, он на ней уже лет пять женат. А то была… ну, неважно.

– Хабиби! – Агнер не дал Торлейву его обойти. – Расскажи аами[13] Агнеру! Я ведь помню тот день, когда ты родился! Если обида жжет твое сердце, пойдем и убьем его! Я с тобой, зула[14]!

– Нет, хабиби! – Торлейв, успевший перенять кое-какие из любимых словечек Агнера, коснулся его плеча. – Это была бы для меня плохая женитьба, но девушка сама предпочла князя. Только это ей счастья не принесло. Он только опозорил ее, и княгиня Эльга увезла ее далеко на север. Не знаю, что с ней сейчас, и знать не хочу. Но мне нужна особенная невеста, чтобы не уронить нашего рода, а здесь таких нет. Когда найдется подходящая, я тут же скажу тебе и мы… что-нибудь предпримем.

– Обещаешь?

– Обещаю. Если хочешь, идем со мной к княгине. Думаю, ей будет любопытно на тебя взглянуть.

– Я не смею предстать… – Агнер с сомнением взглянул на себя, хотя его полосатый кафтан выглядел роскошно среди обычных беленых рубах. – Но отважный воин должен всегда следовать за своим вождем, хоть в пасть самой Хель, валлах!

Зеленую Пятницу отмечали под склоном Святой горы, поблизости от святилища и жальника, переходящего в луга и рощи. Сюда сошлись и кияне, и жители ближних сел; было людно и шумно, вразнобой гудели рожки. Для Эльги привезли деревянное резное сидение со спинкой – не такое роскошное, как беломраморный тронос, что подарил ей цесарь, Роман-младший, но, когда его покрыли золотистым шелком, оно и впрямь стало похоже на золотой престол. Сидя в нем, одетая в зеленое шелковое платье, расшитое золотом, с белым покрывалом, отделанном золотой тесьмой, с золотыми подвесками моравской работы на висках, Эльга была живым воплощением Вечерней Зари. В другом кресле сидела молодая княгиня Прияслава, в ярко-красном платье, будто Утренняя Заря. Третье, для князя, стояло пустым: Святослав чуть поодаль лежал прямо на траве. Его окружали те его гриди и приближенные, кто уже был в годах и женат, из-за чего не мог плясать в кругу с девушками. Возле князя стояла бочка пива, отрок с ковшом живо подливал в любую протянутую к нему чашу или рог.

Мужчины и старшие женщины вокруг двух княгинь следили за тем, как Витислава Мстиславна водит девичий круг – то петлями, то змейками, то вновь выстраивает его в кольцо и начинает песню с притопом. Она цепляла каждый взгляд, будто камень-самоцвет среди горошин, и ее лицо сияло уверенностью. Беленая сорочка была отделана красным шелком с золотым узором, на очелье блестели золотые моравские подвески чуть поменьше, чем у Эльги. Лишь одно лето назад Мистина привез подросшую дочь из Выбут, и она вошла в девичий круг уважаемых родов киевских, будто лебедь в утиную стаю – с шумом крыльев и бурлением волн, раздвигая все перед собой. Девичьими плясками она правила так же уверенно, как отец ее – полками на поле брани и боярами в совете.