Ключ к полям

— Значит, я их не продавала. — Не глядя на меня, она завязала букет бумажной лентой и принялась деловито копаться в бездонном кармане грязного фартука.

— Простите, я просто… мне просто стало интересно… не хотел вас обидеть, — заспотыкался я.

— Что-нибудь покупаете?

— А есть еще… ирисы?

— Нету ирисов. Возьмите астры. Эти осенью цветут.

— Мне бы хотелось ирисы…

— Нету.

— А когда будут?

— Астра многолетняя, — проснулась вдруг ее соседка.

— Что ты там лепечешь? — не отрываясь от кармана, хмыкнула обидчивая бабуля.

— Многолетняя, — продолжала та, кивнув кому-то. — Безвременник, бузульник зубчатый, флоксы, хризантемы, спирея, лапчатка, гортензии, руд… рудбекия…

— Ну тише, тише.

— Безвременник.

— Тише, говорю. Молодой человек уже уходит. — Склонившись над подружкой, торговка замахала на меня руками.

— Да, но как же ирисы?

— Уходит, — отчеканила она, давая понять, что разговор окончен.

Я вздохнул, вспомнил о великане, чья исполинская спина уже проплывала мимо слепых гирлянд Театрального бульвара, и припустил за ним следом. «Золотые шары» — понеслось мне вдогонку.

С перчаткой я решил повременить: желание взглянуть на избранницу Буонарроти пересилило все рыцарские порывы. Какой она должна быть, обладательница такой маленькой перчатки? На ум шли одни Мадонны. Вытащив находку, я полюбовался пуговицами, крошечными вязаными пальчиками и узким запястьем. Потом попытался втиснуть в перчатку свою худую угловатую ручищу и, окончательно войдя в роль ищейки, даже ее понюхал. Пахла она грушами.

Великан меж тем продолжал свой путь, никуда не сворачивая и не останавливаясь, и только однажды, проходя мимо бывшего кукольного театра, позволил себе задержаться у цветастой, зовущей в блистающий мир тумбы. На набережной он совсем сбил меня с толку, лихо свернув направо. Значит, любоваться зелеными водами в синем тумане он не собирался. Признаюсь честно, я был разочарован, когда десятью минутами позже он стал решительно взбираться по щербатым ступенькам к цирку. Летающие слоны. Огненные кольца. Говорящие собаки. Медведи на роликах. Шары под куполом. Шары сладкой ваты. А перчатка детская.

Мое воображение — враг мой. Перескакивая через три ступеньки, расстроенный не на шутку, я ругал себя на чем свет стоит. Какая к черту Мадонна? И чего вообще ожидал я от этой погони? Пришлось даже остановиться — в висках стучало так, будто я пару лет ходил вниз головой, а сегодня сделал обратный поворот на сто восемьдесят градусов. И точно — из носа хлынула кровь. Такого со мной не случалось с тех самых пор, когда я, пятилетний, с бороздами свежих слез на чумазых щеках, бежал за тающим в дорожной пыли автомобилем отца.

Пока я сидел на ступеньке с запрокинутой головой, рукавом утирая щекотные струйки, ди Лодовико степенно прохаживался вдоль цветастых афиш. Когда кровь остановилась, я, еще немного понаблюдав за великаном, отвернулся и стал разглядывать аккуратно-багряные каре кленов через дорогу. От сильного ветра слезились глаза, тщательно уложенные шапки деревьев ходили ходуном — казалось, будто там, скрытая листвой, беснуется целая стая расшалившихся воробьев, отрывая по одному сухие листья. Однажды весной я видел, как эти паршивцы таким же манером срывали лепестки цветущей яблони. Подъехал автобус, из которого высыпали оживленные школьники с билетиками на изготовку. Последней показалась учительница, воодушевленная намного меньше.

Ветер крепчал. Обезумевшие львы с мартышками на цирковом колпаке хлопали крыльями и отчаянно рвались на волю. Днепр, затуманенный сухими листьями и пылью, почти исчез.