Ключ от незапертой двери

– Конечно, помню, эту твою байку весь институт слышал не по одному разу.

– В общем, было сокровище или нет, я не знаю, это пусть историки разбираются, – перейдя на торопливый шепот, продолжил Анзор. – Только в нашей семье всегда хранились серебряные монеты восемнадцатого века. Дед говорил, что они как раз от Багратиона остались. Когда я в Ленинград учиться поехал, отец мне их передал. Они у меня все эти годы в общежитии лежали. Не на видном месте, конечно. А сейчас мне в армию уходить, не с собой же брать на войну. Васька, давай я их у тебя оставлю. Закончится война – отдашь.

– Не знаю, – в голосе Василия послышалось сомнение. – Я ведь тоже сегодня ухожу. А родителей дома нет, они в Белоруссию уехали, не знаю, как там они с бомбежками этими. Вернутся, найдут, не поймут, что к чему. Не записку же им оставлять. Вдруг на чужие глаза попадет.

– Может, в огороде закопать?

– Анзорка, ну сам подумай, а вдруг Ленинград бомбить будут, как Киев бомбят, как Гродно и Брест? Разрушится дом, как потом сокровища твои искать.

– Так что же делать? – друг заметно приуныл.

– Вот что! – решительно сказал Василий. – Поехали, у Генриха оставим. У него легкие слабые, его в армию точно не возьмут, так что у него и спрячем. Ты не думай, Битнеры – люди очень порядочные, чужого себе не возьмут, окончится война, вернут тебе твои монеты обязательно.

– Да я и не думаю, – пожал плечами Анзор, – с фронта еще живым вернуться надо. Да, ты прав, так будет лучше всего. Поехали к твоему Генриху.

Сквозь начинающий наваливаться сон Василий вспоминал, как они вдвоем с Анзором уговаривали Генку оставить у себя тугую колбаску с монетами. Их было три десятка. Развернув колбаску, Анзор вытащил на белый свет одну монету и показал друзьям.

– Рубль 1727 года, – горделиво сказал он. – На аверсе Петр Второй. Это так называемый московский тип. Видите, у Петра на груди три короны. Чистое серебро. Весит около тридцати граммов.

– Дорогие они? – боязливо спросил Генрих. – Страшновато за такое на себя ответственность брать.

– Да не дрейфь ты! – Анзор хлопнул его по плечу. – Живы будем, не помрем. Ладно, ребята, я пошел, мне еще на телеграф надо сбегать, родителям в Тбилиси телеграмму отбить. Счастливо тебе, Васька!

– И тебе счастливо, – Василий нетерпеливо повернулся к уходящему другу спиной. – Генка, мне в часть сегодня. Мне бы с Анной попрощаться. Дома она?

– Нет, – Генрих огорченно свесил белокурую голову. – У подруги с ночевкой осталась. Ты не думай, Васька, я ей все передам.

– Мне бы на память о ней что-нибудь, – с тоской сказал Василий, понимая, что перед отправкой на фронт не увидит до слез любимое, прекрасное лицо Анны. – Ген, очень надо, правда!

– Сейчас… – Генрих на минуту задумался, потом сбегал в другую комнату и принес Васе небольшую фотографию, с которой задорно улыбалась Анна, и шелковый платочек, красный в белый горох, который девушка любила надевать поверх белой кружевной блузки. – На, возьми.

– Заругается, поди, Анна, что ты мне ее любимый платочек отдал.

– Разберусь, – Генрих тихо засмеялся. – Тебе нужнее, ты на фронт идешь, – он снова стал серьезным. – Вася, ты вернись, пожалуйста. Мы тебя будем ждать. И я, и Магда, и родители, и Анна.

– Постараюсь, – улыбка, которую попытался изобразить на своем лице Вася, вышла немного кривой. – Вот еще, Генка, если все будет хорошо и мои вернутся, ты им передай, что я на фронт ушел, хорошо? Я тебе писать буду, так что держи меня в курсе дела. Обещаешь?

– Обещаю, – ответил Генрих, и друзья на прощание обнялись.

Вернувшись домой, Василий быстро собрал рюкзак со всем необходимым, бережно расправил внутри военного билета фотографию Анны, аккуратно сложив, спрятал в нагрудном кармане красный платочек в горох.

«Кто ж скотину кормить будет? – подумал он, пожалев о том, что не догадался договориться об этом с Битнерами. – Эх, плохой я хозяин».

Немного поразмышляв, он не придумал ничего иного, как выгнать свиней и кур в палисад, чтобы не сдохли с голоду на запертом дворе, щедрой рукой разбросал вокруг корм, спустил с цепи старого верного пса по кличке Полкан, напоследок потрепал его по холке, после чего повернул в замке ключ и ушел, не оглядываясь, с рюкзаком на плечах. Для военврача Василия Истомина начиналась новая, военная жизнь. Беспощадная к тем, кого он любил. Беспощадная к его родному Ленинграду. Беспощадная ко всей стране.

Наши дни

Сидя на краешке неудобного жесткого стула в кабинете городского УВД, Василиса нервно теребила в руках мокрый носовой платочек. После ужасного сообщения о гибели Вахтанга отпуск, конечно же, накрылся медным тазом. Отправляясь в управление транспортной полиции, она надеялась, что полученное известие окажется неправдой, страшным сном, что увиденный ею в лесу человек жив, и уж в любом случае это не Вахтанг, любовницей которого она была когда-то и с которым год прожила как гражданская жена.