– Не от тебя, а от меня. Со мной-то он не ссорился, – старик заметно разволновался, по лицу его пошли крупные, неровные красные пятна, хотя само лицо было бледным, очень бледным. – Считай, что это последняя просьба твоего умирающего отца. Ты просто обязан ее выполнить. Ты мужчина из древнего рода Багратионов. Обещай мне. Здоровьем Вахтанга клянись.
– Да брось ты, папа!
– А я говорю, клянись! – Анзор вдруг начал задыхаться, пытаясь тонкой рукой разодрать рубашку на шее, чтобы пропустить в легкие немного воздуха, но, захрипев, вдруг привстал и снова упал на подушки.
– Папа, тебе плохо? Я обещаю. Я все сделаю. Я встречусь с Адольфом и заставлю его взять эти монеты, даже если мне придется для этого силком затолкать их ему в глотку. Папа, подожди, я сейчас, я быстро!
Подбежав к по-прежнему распахнутой двери, он увидел удаляющуюся по коридору спину в белом халате.
– Помогите! – крикнул он. – Мой отец умирает!
Женщина лет тридцати пяти – тридцати восьми повернулась на его крик.
– Что вы хотите? – поспешно и как-то заметно волнуясь, спросила она.
– Вы врач?
– Медсестра, – она пожала плечами. – Можно сказать, потомственная.
– Пожалуйста, помогите, моему отцу плохо.
Женщина развернулась на тонких каблуках, зачем-то одернула на себе халат и зашла в палату Анзора. Тот, вытянувшись струной, лежал на постели. Светлая улыбка освещала его лицо, как будто он расслышал и понял обещание Гурама.
– Ваш отец умер, – равнодушно констатировала женщина, наклонившись к кровати и взяв неподвижную руку Анзора, чтобы попытаться нащупать пульс. – Пойду скажу врачам.
– Умер? Как умер? Этого не может быть! – Гурам упал на колени перед кроватью с неподвижным телом отца, уткнулся в простыню лицом и горько заплакал.
Остаток ночи больше был похож на кошмар. Обойдя весь дом, Вася заперла двери всех комнат на втором этаже, заложила большим кованым засовом входную дверь, перетащила постель на кожаный диван в гостиной, потому что в маленькой гостевой комнатке у нее тут же начался приступ клаустрофобии, и кое-как уснула, вздрагивая и просыпаясь от малейшего шума.
Сквозь сон ей чудились шаги по двору, она вскакивала с дивана и бежала к окнам, чтобы попытаться разглядеть злоумышленника, подкрадывающегося к ней аки тать в нощи. Но во дворе, освещенном ярким фонарем, который она включила, несмотря на белые ночи, было пустынно.
Вася снова возвращалась на диван, но тут ей слышались шаги наверху, и она вскакивала, сжимая в руке топорик для разделки мяса, который предусмотрительно положила под подушку, однако шаги стихали, как будто их и не было. И Вася снова погружалась в полусон. По-настоящему она заснула только под утро, провалилась в черный омут, из которого вынырнула с чугунной головой, не понимая, где находится.
Оглядевшись, она узнала гостиную дома Вальтера Битнера, вытащила из-под подушки топорик, от спанья на котором и болела голова, посмотрела на часы и ужаснулась. Они показывали полдень. Так долго Вася не спала даже в далеком детстве.
Вскочив с дивана, она быстро привела комнату в порядок, умылась, сварила себе кофе, осторожно оглядела через бронированное окно двор и, убедившись, что там по-прежнему никого нет, позволила себе открыть входную дверь, чтобы расположиться с чашкой на крылечке.
Капризный июнь сегодня снова нахмурил брови. На улице было прохладно, градусов шестнадцать, не больше. Ветер гнал по серому небу лохматые, не причесанные с утра тучи. В воздухе пахло скорым дождем. У Васи в кармане зазвонил телефон, и она, посмотрев на экранчик, радостно нажала на кнопку вызова.
– Привет, соня, выспалась?
– Привет, Вальтер. – Она вдруг так обрадовалась, услышав его голос, что у нее даже сердце заколотилось. – А ты откуда знаешь, что я долго спала? Ты же раньше не звонил.
– А зачем мне звонить девушке, если девушка сладко спит? – спросил он.
– Неправда, ты не мог этого знать, – обиженно сказала Вася. – Ты просто ни капельки не волнуешься, что вокруг твоего дома и меня в нем ходит преступник. Ты был на своем подписании договора и про меня совсем забыл.
– А вот и нет. Васька, ты же сама сказала, что у меня повсюду камеры. Ты разумно поступила, что легла спать в гостиной. У меня камеры на спутник выведены, чтобы я в Питере в любой момент мог посмотреть, что с домом. Так что я на планшете кнопочку нажал и все совещание любовался, как ты дрыхнешь.
Василисе стало так стыдно, что она покраснела. Щеки вспыхнули жаром, и она даже приложила к ним свободную ладошку. В том, что он смотрел на нее, спящую, было что-то настолько интимное, что она начала дрожать.
– Не страдай. Ты во сне не чесалась и вообще не делала ничего неприличного, – жизнерадостно сообщила трубка. – Кстати, сообщаю тебе, что уже закончил все свои дела и целый час двигаюсь по направлению вон из города. Так что часов через шесть-семь приеду. Если пробок не будет, конечно.