Ключ Сары

– После их ухода отец сел, опустив голову. Он плакал. Долго. Я никогда не видел его плачущим. Это было в первый и последний раз. Отец был человеком сильным и крепким. Мне всегда говорили, что Тезаки никогда не плачут и никогда не показывают своих чувств. Это было ужасное зрелище. Он сказал, что случилось нечто чудовищное. Нечто такое, о чем и он и я будем вспоминать всю свою жизнь. Потом стал объяснять мне некоторые вещи, про которые никогда со мной не говорил. Он сказал, что я достаточно большой, чтобы понять. Он не спросил у мадам Руае, кто жил в этой квартире, потому что и так знал. Он знал, что там жила еврейская семья, которую забрали во время облавы. Но он закрыл на это глаза, как и многие парижане в тот страшный сорок второй год. Он закрыл глаза в день облавы, когда видел, как всех этих людей заталкивают в автобусы, чтобы отвезти бог знает куда. Он не стал доискиваться, с чего вдруг освободилась квартира и куда делись вещи предыдущих жильцов. Он поступил, как и множество парижских семей, с нетерпением поджидавших случая переселиться в более просторную и удобную квартиру. Да, он закрывал глаза. И случилось то, что случилось. Девочка вернулась, а мальчик умер. Он наверняка был уже мертв, когда мы сюда переехали. Отец сказал, что мы никогда не сможем забыть. Никогда. И он был прав, Джулия. Это в нас, внутри. Во мне. Вот уже шестьдесят лет.

Он замолк и уронил подбородок на грудь. Я попробовала представить себе, каково ему было хранить эту тайну столько лет.

– А Мамэ? – спросила я, решив прояснить все до конца в этой истории.

Он медленно покачал головой:

– В тот день Мамэ куда-то ушла после полудня, ее не было дома. Отец не хотел, чтобы она узнала о том, что произошло. Его грызло чувство вины, он думал, что все случилось из-за него, даже то, что, разумеется, от него не зависело. Ему была невыносима мысль, что Мамэ узнает. Конечно, он боялся, что она его осудит. Он сказал, что я достаточно взрослый, чтобы сохранить тайну. «Она не должна никогда узнать», – сказал он. Он был в таком отчаянии, в такой печали. И я пообещал ему сохранить тайну.

– И она так никогда и не узнала? – тихо спросила я.

Он глубоко вздохнул:

– Я не знаю, Джулия. Она была в курсе, что проводилась облава. Мы все были в курсе. Все происходило у нас на глазах. Когда она в тот вечер вернулась, мы с отцом вели себя странно, не так, как обычно. Она почувствовала, что что-то случилось. В ту ночь, как и многие ночи потом, мне снился мертвый мальчик. Меня мучили кошмары. Это продолжалось, пока мне не исполнилось двадцать. Для меня было облегчением уехать из этой квартиры. Думаю, в глубине души мать догадывалась. Думаю, она поняла, через какое испытание прошел отец, что он перечувствовал. Возможно, в конце концов он все ей рассказал, потому что груз был слишком тяжел для одного человека. Но она никогда об этом не говорила.

– А Бертран? И девочки? И Колетт?

– Они ничего не знают.

– Как это? – не поняла я.

Он взял меня за запястье. Рука у него была ледяная. Я почувствовала, как полярный холод проникает мне под кожу.

– Я пообещал отцу на его смертном одре, что ничего не скажу ни своим детям, ни жене. Чувство вины не оставляло его всю жизнь. Сам он был неспособен открыться кому-либо. Он никогда об этом не говорил. Я отнесся с уважением к его решению молчать. Вы понимаете?

– Конечно.

Я на мгновение задумалась:

– Эдуар, а что было дальше с Сарой?

– С сорок второго года и до самой смерти отец не произносил ее имени. Сара была частью тайны. Тайны, о которой я постоянно думал. Мне кажется, отец не подозревал, до какой степени мысли о ней меня преследовали. И насколько мучительно было для меня его молчание на эту тему. Я хотел во что бы то ни стало узнать, как она живет, где она, что с ней случилось. Но всякий раз, когда я пытался задать вопрос, он затыкал мне рот. Мне было невыносимо думать, что его это не заботит, что он перевернул страницу и Сара больше для него ничего не значит. Похоже было, что он решил похоронить прошлое.

– И вы злились на него за это.

– Да, – кивнул он, – злился. И это не давало мне восхищаться им, как прежде, причем до конца его дней. Но я не мог ничего ему сказать. И так и не сказал.

Мы оба долго молчали. Медсестры наверняка задавались вопросом, что месье Тезак со снохой делают в его машине.

– Эдуар, а вам не хотелось бы узнать, что стало с Сарой Старзински?

Он улыбнулся, впервые с начала нашего разговора.

– Но я даже не знаю, с чего начать, – заметил он.

Пришел мой черед улыбнуться.

– Это уже моя работа. Я знаю, как действовать.

На его лицо вернулись краски. Глаза внезапно зажглись новым светом.

– Джулия, и последнее. Когда мой отец умер, почти тридцать лет назад, его нотариус сообщил мне, что конфиденциальные бумаги отца хранятся в его банковском сейфе.

– Вы их прочли? – спросила я. Мой пульс участился.

Он опустил взгляд:

– Я быстро их пробежал, сразу после смерти отца.

– И что? – спросила я, затаив дыхание.

– Бумаги касались магазина: документы на картины, мебель и серебро.

– И все?

Мое явное разочарование вызвало у него улыбку.

– Мне так кажется.