Ключ. Возвращение странницы (сборник)

Коронер отпустил ее. Гарт увидел, как напряженные мускулы расслабились, стиснутый кулак разжался. Мисс Браун встала, прошла сквозь полосу солнечного света к ступенькам и вернулась на место. Ей пришлось миновать Гарта, сидевшего с краю, и мисс Софи. В отличие от мистера Мэдока Гарт поднялся, чтобы пропустить женщину, и вышел в проход между рядами. Когда она проходила мимо, до него донесся чуть слышный вздох. Никаких сомнений – мисс Браун действительно испытывала сильное облегчение. Он подумал, что ее радость по поводу окончания допроса преувеличена. Много шума из ничего. Мисс Браун пришлось всего лишь ответить на несколько безобидных вопросов о ключе тети Софи, а она чуть не упала в обморок! Странно, ведь мисс Браун вовсе не казалась слабонервной.

Гарт начал осторожно обдумывать оба этих безобидных вопроса, которые касались ключа. «Вы часто им пользовались? Вы не пользовались этим ключом в день смерти мистера Харша?» Ничего такого в первом вопросе не крылось. Все в деревне знали, что мисс Браун брала у тети Софи ключ, но, едва услышав вопрос, она чуть не лишилась сознания. Несомненно, женщина перепугалась. Но почему? Очевидно, мисс Браун не знала, что будет дальше. Она ждала второго вопроса как выстрела в упор. Но смертельного удара не последовало, вылетела пустая гильза. Вместо того чтобы упасть в обморок, мисс Браун, услышав вопрос, выдала массу сведений, о которых никто не просил, и удалилась, вздохнув от облегчения. И все-таки второй вопрос, в той или иной форме, нужно было задать – неизбежно и неотвратимо. Гарт задумался над этими словами – «в той или иной форме». Мисс Браун знала – несомненно, знала, – что у нее спросят, пользовалась ли она ключом, поэтому и перепугалась. Иной причины быть не могло.

Предположим, коронер спросил бы: «Вы брали ключ из ящика мисс Фелл во вторник вечером?» Разжался бы ее кулак, расслабились ли мускулы? Но вопрос прозвучал так: «Вы не пользовались этим ключом в день смерти мистера Харша?» – и мисс Браун ответила: «Я брала ключ утром. С одиннадцати до двенадцати упражнялась на органе, после чего положила ключ обратно в ящик. Больше я в церковь не ходила». Исчерпывающий ответ для дамы, которая собиралась вот-вот упасть в обморок.

Гарт мысленно вернулся к минувшему дню. Мисс Браун за фортепиано, спиной к ним, грохочущий Бетховен, рассказ тети Софи о том, что Элайза Пинкотт, которая вышла за молодого Брейбери из Ледстоу, родила тройню. «Очень, очень затруднительно, но она ходит гордая как павлин. Впрочем, Пинкотты все такие – что бы ни случилось, это как будто так и надо, они как будто другого и не ждали, не считая того, что старый Эзра заявился на крестины пьяный, и, конечно, они не обрадовались. Элайза прислала мне карточку – она позади тебя, дорогой, в левом верхнем ящике бюро…» Да, снимок действительно лежал в ящике, но Гарт присягнул бы в любом суде, в любое время, что ключа там не было. Допустим, это случилось вечером в четверг. А мистера Харша нашли мертвым во вторник. Тетя Софи, наверное, убрала ключ в другое место. Мисс Браун сказала, что положила его обратно в ящик, после того как с одиннадцати до двенадцати утра во вторник играла на органе.

Гарт продолжал лихорадочно размышлять.

Глава 9

Сидя по другую сторону узкого прохода, Дженис Мид тоже размышляла, сложив руки на коленях и слегка нагнув голову. Стулья в ряду стояли так близко, что, не будь она такой стройной, с одной стороны ее бы касался грузный локоть мисс Мэдок, а с другой – костлявое плечо мистера Мэдока. Она сидела между ними, по-прежнему спокойная и отстраненная. После дачи показаний Дженис погрузилась в собственные мысли. Туда мало кто проникал. Дженис подпускала к себе только тех, кого по-настоящему любила. В их числе был ее отец. Не тот усталый слабый человек, за которым Дженис так преданно ухаживала, но отец времен ее детства, несокрушимо сильный и всезнающий. Он все мог, все знал. Когда Дженис вспоминала его таким, жизнь казалась не столь тоскливой. Она плохо помнила мать – прекрасная тень, скорее ощутимая, чем видимая, не старше изображения на миниатюре, которую написали, когда ей было двадцать. Несколько месяцев назад Дженис впустила в свой мирок и мистера Харша. Он пришел и ушел. Прежде мистер Харш грустил – но не теперь.