Ключ

— Ах, где же ее взять, полную победу? — заметил со вздохом дон Педро. Он хотел рассказать о том, что Гинденбург готовит прорыв двенадцатью дивизиями. Но его прервал Фомин.

— Позвольте, наши доблестные союзники уже взяли дом паромщика, — сказал он.

Кто-то засмеялся. К разговаривавшим подошел хозяин. Его лицо так и сияло.

— Ну, что? — сказал он восторженно. — Ведь это гений! Другого слова нет!..

— Шаляпин? — переспросил дон Педро. — Да, мировая величина… Удивительно, что он согласился спеть: он больше не поет в частных домах.

— Уж и приготовили вы гостям сюрприз…

— Помилуйте, это для меня первого был полный сюрприз! Я в мыслях не имел просить его петь. Разве можно просить об этом Шаляпина!

— Это все равно, что попросить человека подарить вам три тысячи рублей, — сказал дон Педро.

— Вот именно, — засмеялся Кременецкий. — Знать, он сам пожелал: видно, нашло… Спел и уехал! Даже не уехал, а отбыл, — о королях надо говорить «отбыл».

— Однако, отчего он поет такие заигранные вещи? — спросил Горенский. — «Два гренадера», «Заклинание цветов»… Ведь это банальщина! Не хватало только «Спите, орлы боевые»!.. И почему «Фауста» петь по-итальянски?

— Vous étes difficule, prince,[21] — сказал Фомин. — Мне французы говорили, что они «Марсельезу» стали понимать лишь тогда, когда услышали, как Шаляпин поет «Два гренадера»…

— Да, мороз по коже дерет от его «Марсельезы»… Вы, видно, не очень любите музыку, князь, — сказал не без неудовольствия Кременецкий и отошел к другой группе. У камина, заставленного бутылками, Яценко разговаривал с Никоновым. Григорий Иванович выпил и был еще веселее обыкновенного. Около них в глубоком кресле сидел Браун. Здесь же, при отце, находился и Витя.

— Николай Петрович нем, точно золотая рыбка, — сказал Кременецкому Никонов. — Я, видите ли, хочу взять его за цугундер, как говорил один мой гомельский клиент. Нескромнейшим образом пристаю к Николаю Петровичу по делу Фишера: кто убил? зачем убил? почему убил? Просто сгораю от любопытства!..

Кременецкий с беспокойством посмотрел на Яценко. Семену Исидоровичу фамильярный тон его помощника показался весьма неуместным в отношении пожилого человека с высоким общественным положением, как следователь по важнейшим делам. Но Николай Петрович был в благодушном настроении и нисколько не казался обиженным, — его, по-видимому, забавлял выпивший Никонов, которого он давно знал.

— И что же Николай Петрович? — спросил Кременецкий.

— Молчит, потому Фемида.

Никонов, улыбаясь, налил себе большую рюмку ликера. Семен Исидорович невольно следил за движениями его руки, слегка дрожавшей над бархатным покрывалом камина.

— Скажите, Фемида, будьте такая миленькая, кто убил Фишера? Cur? quomodo? quibus auxiliis?[22]

— Да, право же, я сам ничего не знаю, господа. Вы читали в вечерних газетах: задержан некто Загряцкий. Но я его еще не допрашивал.

— А вы допросите. Нет такого закона, чтоб людям сидеть под арестом, не зная за что и почему… Хотя, конечно, он убил…

— Завтра допрашиваю… Его задержала полиция, в порядке 257-ой статьи устава уголовного судопроизводства. Вы бы прочли эту книжку, Григорий Иванович, полезная, знаете, для юриста книжка.

— Вот еще, стану я всякие глупости читать. Статья архаическая.

— Разве у нас есть habeas corpus?[23] — спросил, краснея, Витя Яценко.

— Я знаю только то, что напечатано в газетах, — сказал серьезно Кременецкий. — Насколько по газетам можно судить, настоящих улик против Загряцкого нет.

— Это какой же Загряцкий? — осведомился подошедший Фомин. — Мой покойный отец, сенатор, знавал одного Загряцкого. Они встречались у Лили, у графини Геденбург… Не из тех ли Загряцких?

— Не знаю, верно не из тех. Кажется, попросту опустившийся человек, — сказал нехотя следователь. — Вместе развлекались с Фишером.

— А развлечения были забавные? Расскажите, Николай Петрович. Не слушайте, молодой человек.

— Отчего же? Впрочем, если я лишний, — сказал, вспыхнув, Витя и хотел было отойти, но отец засмеялся и удержал его за руку.

— Однако, вполне ли доказано, что Фишер убит? — спросил Фомин.

— Экспертиза будто бы установила отравление растительным ядом, — пояснил Кременецкий. — Но вы знаете, хуже экспертов врут только статистики. Да и наши газетчики любят подпускать андрона, не в обиду будь сказано милейшему дону Педро, — добавил он вполголоса, оглядываясь. — Вот вы, доктор, — обратился он из вежливости к Брауну, который молча слушал разговор. — Вы что нам можете разъяснить по сему печальному случаю?

— Да, ведь правда, здесь великий химик…

— Я не видал данных анализа и ничего не могу разъяснить.

— Однако, если я не ошибаюсь, химическая экспертиза не всегда может вполне точно установить факт отравления?

— Вы не ошибаетесь, — холодно проговорил Браун. Почему-то все, кроме Никонова, почувствовали себя неловко.

— Позвольте, герр доктор, — сказал Никонов, — я, конечно, не химик свинячий… Тысяча и одно извинение, это из Чехова… Я, конечно, профан, но в «Русских Ведомостях» читал, что химический анализ может обнаружить одну тысячную или даже десятитысячную миллиметра яда…