Ключевая фигура

— В деле будет один нюанс, тут я пошел на уступку Шамилю. Он хочет предупредить Султана о готовящейся операции по его освобождению. Террорист, живя думами о райских кущах, попадет в терновые заросли. Кавказцы умеют мстить изощренно, это у них в крови. Шамиль подбирался к Султану, правда, не совсем удачно, не зная, с какого конца или начала потянуть эту нитку. Старик не очень преуспел, разве что определил или наметил стражника в Лефортове, который мог бы помочь за деньги. В конце концов Шамиль, не повстречай меня, согласился бы дать через охранника яд своему кровнику.

18. Москва, Лефортово, 31 июля, вторник

Владимир Черных заступил на дежурство со смешанными чувствами: подъем сил, вызванный «подъемом» материальным, и ответственность, замешенная на страхе перед недремлющими силами незаконных бандитских формирований и законными структурами, начиная с Главного управления по исполнению наказаний. А закончить Черных мог схожим тюремным коридором, по которому гулко разносились его шаги, тесным помещением — принудительным скитом, где он, контролер Лефортовской тюрьмы, будет так же заглядывать в «волчок», но уже с обратной стороны.

В нагрудном кармане его форменной рубашки лежал клочок бумаги. Что написано на нем, Черных не знал. Текст скорее всего на чеченском языке. Всего несколько строк. Всего лишь маленький клочок бумаги, не идущий ни в какое сравнение с пачкой ценных бумаг, которые ему вручили за пустяковую услугу: дать прочесть одному из заключенных эти несколько строк.

Постояв у одной камеры, Черных пошел к другой. Монотонный звук шагов, размеренный, как маятник старинных часов, успокаивал глупую совесть.

Пожалуй, насчет взглядов в «волчок» камеры с обратной стороны он поторопился — он же не оружие собирается передать. Даже в руки заключенного эта бумажка не попадет. Он просто подержит ее в своей руке, в двух пальцах, если быть совсем точным, что уже совсем сведет его вину на нет, пока арестант не прочтет ее, затем вопросительно приподнимет подбородок и, увидев утвердительный ответ, нарушит привычный, неторопливый ритм шагов. В чуть ускоренном темпе он пройдет в туалет, сожжет записку и смоет черные хлопья в унитаз.

Глупая совесть Владимира Черных без воодушевления, но глотала все новые порции успокоительного. Что бы ни было в записке, положение заключенного не изменится. Как сидел он в своей камере, так и останется сидеть. Может, чуточку повысится его настроение; может, в послании привет от родственников, единомышленников, братьев по оружию. Или и от тех, и от других, покивал в такт шагам контролер. А потом, когда закончится следствие и судья вынесет ему приговор, отправится заключенный — уже со статусом осужденного — в зону, где отбывают пожизненные сроки.

Черных интересовало, конечно, как вышли на него друзья Султана Амирова. Вероятно, разглядели в его мрачном, вечно недовольном, с примесью желчи лице слабость или податливость. Податливость. Нет, это уж слишком. Но кое-какой информацией о распорядке тюрьмы они обладают, иначе откуда узнали, что он контролирует именно этот коридор? Наверное, на него указал у стен Лефортова бывший узник. Другое трудно предположить.

Немного беспокоила мысль о продолжении просьб черноглазых просителей. Однако он вправе отказаться по одной простой причине: кто сможет доказать, что он что-то передал, что-то взял? Все доказательства унесет канализационным потоком. Его заверили, что это первая и последняя просьба.

Черных не торопился выполнить свою миссию, он уже дважды прошел мимо камеры Султана Амирова. Знакомая, переставшая удивлять и вызывать усмешки поза заключенного: боком к окну. И непременный поворот его головы, ставший привычным взгляд с сумасшедшинкой.

…Не глядя по сторонам, Черных погремел ключами и открыл дверь в камеру Султана. Клочок бумаги зажат в руке. Пальцы «коридорного» пришли в движение, распрямляя записку, взгляд, устремленный на заключенного, приказал тому приблизиться.

Немощный, ущербный человек, не способный, кажется, обидеть и мухи, вслед за головой повернул туловище и медленно, как сомнамбула, сделал первый шаг, второй, паучьим взглядом уцепился за первую строчку, вторую, будто мысленно плел паутину.

По движению глаз заключенного Черных определил: тот прочитал записку дважды.

«Все понял?» — спросил он заранее определенным жестом.

«Да», — мигнули маслянистые глаза арестанта.

Пальцы Черных снова пришли в движение, комкая бумагу. Как фокусник, он превратил ее в маленький шарик, который без труда можно даже проглотить.

Закрыв дверь, контролер направился в туалет, подумывая над тем, что стоит понаблюдать за Султаном, не изменится ли его настроение.

Влажная от пота бумага не хотела зажигаться. Черных, нагрузившийся перестраховками, обругал себя и бросил мятый листок в унитаз. Секунда, и он пропал в пенистом водовороте.