Ключи от Москвы. Как чай помог получить дворянство, из-за чего поссорились Капулетти и Монтекки старой Москвы, где искать особняк, скрывающий подводное царство

Представьте, в конце XIX века пол магазина устилал китайский ковер, возле прилавков лежали шелковые пуфы, стояли фаянсовые табуретки – там сидели покупатели, а услужливые приказчики помогали выбрать не только чай, но и кофе. Запах молотых зерен и чайных листьев вырывался на улицу, витал во дворе дома, где разгружали громадные тюки. «Этот очаровательный аромат Востока, казалось, прочно въелся в стены, окружающие двор, в людей, снующих там, в лошадей обозов, в голубей», – вспоминал Александр Пастернак. Слова мемуариста оказались пророческими – в магазине на Мясницкой по-прежнему пахнет чаем и кофе. Видимо, китайские драконы отгоняют от дома ветер времени.

Чайный магазин Сергея Перлова:

ул. Мясницкая, д. 19

История четвертая. Усадьба Чертковых

«Дом Черткова на Мясницкой, большой и прекрасный, представлял сочетание богатства с полнейшей безалаберностью: во всех приемных комнатах царил замечательный беспорядок, причиной которого был сам хозяин

», – говорил Сергей Загоскин об усадьбе Александра Черткова, историка, нумизмата и библиофила. По словам мемуариста, владелец дома то превращал большую гостиную в спальню, то устраивал кабинет чуть ли не в официантской, то переходил работать в другой зал, отчего везде валялись бумаги, папки, книги. В парадных комнатах заседали ученые общества, в которых состоял хозяин, и усадьба напоминала присутственное место.

Чертков занимал должность московского губернского предводителя дворянства, а потому считал своим долгом устраивать зимой бал, куда приглашал всех дворян, даже незнакомых. Загоскин, друживший с сыном владельца усадьбы, признавался, что в середине XIX века такие балы на Мясницкой не отличались особой роскошью – там правили суматоха и теснота. Гости гуляли по комнатам, опустошали буфет и ужинали, как на публичном бале, не увидев хозяев дома. Чертков скрывался где-то в толпе – его мысли витали, он нередко не узнавал людей.

Сергей Загоскин рассказывал, что Александр Чертков, добрейший старик, но крайне рассеянный, забегал в халате в комнату сына – свистел, щелкал языком и убегал, а через время возвращался, повторяя то же самое. Вероятно, хозяин усадьбы чувствовал себя одиноким и покинутым: старшие дочери вышли замуж, единственный сын вырос, жена с младшей дочерью часто жили за границей, поправляя здоровье в теплом климате. «В первый день вашего отъезда я не знал, что делать и за что приняться, так все напоминало в пустом доме ваше отсутствие», – писал Чертков жене Елизавете осенью 1852 года. Чтобы хотя бы вдалеке слышать голоса людей, он попросил учителя сына занять комнаты жены.

Стройная, грациозная Елизавета выделялась античными чертами лица, матовой кожей, большими глазами кофейного цвета, но даже в молодости одевалась по-старушечьи, по словам ее троюродного брата Михаила Бутурлина – сослуживца Александра Черткова. Она наряжалась в черное узкое платье, похожее на кафтан, перетягивала его металлическим кушаком – поясом, куда подвешивала кавказский кинжал. Черткова страдала близорукостью и носила очки. «Костлявые пальцы ее рук были унизаны сверху донизу кольцами и талисманами», – делился Загоскин, добавляя, что неимоверно быстрая, суетливая Елизавета казалась такой же рассеянной, как и муж, несмотря на задумчивый вид. Она курила трубку, разводила попугаев, которых кормила орехами, и дружила с Николаем Гоголем.