Ключи от Москвы. Как чай помог получить дворянство, из-за чего поссорились Капулетти и Монтекки старой Москвы, где искать особняк, скрывающий подводное царство

В обеденном зале гостиницы за большим столом сидели чумазые, немытые мужчины. «Они были в шляпах и пальто и, громко глотая, хлебали из железных мисок темный, грязноватого вида суп, заедая его огромными ломтями черного хлеба», – делилась Ирма. Такие же миски с супом и ломти хлеба выдали гостьям – таинственное блюдо напоминало колдовское варево, Ирма не могла поднести ложку к губам. Из столовой девушки поднялись в номер голодными, вдруг Жанна пронзительно завизжала – комнату медленно пересекла крыса, огромная, словно великан Гаргантюа, не спеша съела несколько крошек и размеренно направилась в убежище под ванной. Гостьи выбежали из номера.

Тем временем нарком по иностранным делам Георгий Чичерин обратился к Анатолию Луначарскому с просьбой срочно решить вопрос, куда поселить Айседору Дункан. Чичерин писал, что у ведомства нет гостиниц для иностранцев, а особняков не хватает даже на официальные представительства, из-за чего случаются острые дипломатические конфликты, и если Наркомпрос вызвал артистку, пусть сам размещает. «Нашему сотруднику пришлось взять ее к себе в маленькую комнатку в невзрачной гостинице „Савой“, где он всю ночь поил чаем Аиседору Дункан и ее свиту и слушал ее брюзжание. Сегодня целый день не удалось никого отыскать, кто снял бы с нашего сотрудника эту обузу. Придется вторую ночь проделать то же самое», – жаловался Георгий Чичерин.

На следующий день танцовщице и ее спутницам выделили квартиру прима-балерины Большого театра Екатерины Гельцер, находившейся в турне. Ирма с облегчением выдохнула, что больше не придется жить в крысином отеле, чье название показалось бы издевательством всем, кто знал лондонский «Савой». Не без иронии говорил о гостинице и другой знаменитый постоялец – писатель Джон Стейнбек. В 1947 году он путешествовал с фоторепортером Робертом Капой по Советскому Союзу и останавливался в московском «Савое» – в то время гостиница уже четырнадцать лет принадлежала «Интуристу».

Стейнбек писал в «Русском дневнике», что им достался номер, вызывавший черную зависть у других постояльцев: большой, с высоким потолком, с гарнитуром из мореного дуба. Альков для кроватей закрывал занавес, три огромных двойных окна выходили на улицу, и главное, гости обладали собственной ванной комнатой – правда, с некоторыми особенностями.

Дверь упиралась в ванну – приходилось открывать ее, шагать за умывальник, закрывать, только после этого получалось ходить по комнате. Ванна шаталась на ножках – одно неловкое движение, и вода проливалась на пол. «Это была старая ванна, может быть, даже дореволюционная, поэтому эмаль на ее дне стерлась, обнажив поверхность, немного напоминавшую наждачную бумагу. Капа, который оказался очень нежным созданием, обнаружил, что после водных процедур у него появились кровоточащие царапины, и в дальнейшем принимал ванну только в трусах», – признавался Джон Стейнбек.

Однако если мы зайдем в «Савой», слова Стейнбека, как и фраза Ирмы Дункан про крысиный отель, вызовут недоумение – после реставраций к гостинице вернулся блеск начала XX века. В вестибюле сияет мрамор, мерцают подвески люстр, сверкает позолоченная лепнина – если бы там оказался Георгий Чичерин, он не назвал бы «Савой» невзрачным!

На углу Рождественки и Пушечной стоит величественное пятиэтажное здание отеля с полуротондой – ее облепляют колонны и завершает балкон на уровне третьего этажа. Между окнами пятого этажа тянутся пилястры, сверху вырисовываются цифры «1912» – подсказка, оставленная архитектором Виктором Величкиным о дате строительства. В то время модерн вышел из моды, сменившись неоклассицизмом – историк архитектуры Дмитрий Швидковский писал, что зодчих и заказчиков захватила ностальгия по классической гармонии, они обратились к наследию мастеров XVIII и XIX веков.