Читаем Ключи счастья. Алексей Толстой и литературный Петербург полностью

Нет больше одиночества, чем жить среди людей,Чем видеть нежных девушек, влюбленных в радость дня…Бегут, спешат прохожие; нет дела до меня.В камине потухающем нет более огней,В душе змея холодная свернулась и легла.За окнами встревоженный, тысячеглазый Он.Хохочет с диким скрежетом кирпичным животом.Тусклы огни фонарные, ползет меж улиц мгла.Нет большего мучения, чем видеть, как живут,Средь пляски сладострастия поникнуть и молчать.
Пришла к соседу девушка, он будет целовать.За окнами, за шторами все тени там и тут.Потух камин. И страшно мне: Зачем себя люблю.Сижу согнувшись сморщенный, ненужный и чужой.Покрыты у[гли красные] пушистою золой.Себе чужой. [нрзб.] Так тихо сплю.24 Ja. Paris.(Толстой 1907–1908а)

Этот странный и нелепый текст, полный штампов, диких образов и первичных эмоций, находится среди стихов главным образом на «мирискуснические» темы, например, «На террасе» (№ 33): «В синем стройно замерла» — как будто навеяно картиной Сомова; «Лунный путь» (№ 39) описывает старинный волшебный интерьер, который потом появится в «Детстве Никиты»:

Лунные залы таинственно спалиРовно квадраты паркета сверкали
Синим огнем.<…>Тускло горит позолота багета,Жутки протяжные скрипы паркета,Облики сов.

Даже на этом бесхитростно-эпигонском фоне «Перед камином» выглядит каким-то нехудожественным диссонансом, детским всхлипом. Автор явно покинут дома, один, ревнует — и не боится показаться смешным: «В душе змея холодная свернулась и легла». Нам кажется, мы вправе увидеть здесь нечто вроде лирического дневника для одного себя; забегая вперед, скажем, что Толстой, ожегшись на первой поэтической книге, лирики больше никогда публиковать не будет и тетрадь эту никому не покажет.

Если отнестись к стихотворению «Перед камином» как к дневниковой записи, то получается, что тысячеглазый Он-Париж осмеял провинциала и обобрал его — оставил одного. Мы не знаем, действительно ли размолвка с Софьей имела место и действительно ли испытанное автором чувство было связано с ней, а не с чем-то другим. Ничего не известно и о других участниках гипотетического сюжета. Известно, однако, что Толстой никогда не переживал настоящих депрессий: когда его загоняли в угол, он становился непредсказуем и шел на крайности. То, что произошло в эту ночь, явно было чрезвычайно важно для него — и принудило пойти на крайность: он преобразил свою творческую систему! Ведь уже следующая запись в тетрадке представляет собой верлибр:

55. ЧОРТПод кроватью кто-то живет.Когда тушу свечу,
Он начинает пищатьТонко и протяжно, в одну ноту.Мне это приятно…На душе делается совершенно пусто,И тело цепенеет,Как будто меня уже нет.Остановится. Тогда гудит тишина.Начинает снова, еще протяжнее.Я сначала сержусь,А потом привыкаю.Я захотел его обмануть,
Вечером сел в кресло, протянул ногиИ притворился, что засыпаю.Тогда он сразу запищал,Я схватил свечу и заглянул,Под кроватью никого не было.Я понял, что приходил чорт.Он хочет, чтоб я повесился.25 jan. Paris

Похоже, что это стихотворение сочинено после бессонной ночи и свидетельствует об опыте измененного состояния сознания, вызванном психическим кризисом.

Следующие по порядку тексты — единица хранения № 10 — находятся в папке с отдельными листками. Все эти листы — одинакового тетрадного формата, написаны на одинаковой бумаге и с одинаковой округлорваной линией отрыва, как будто их вырвали одним сильным движением и они физически запечатлели порыв к метаморфозе. Интересен № 5 — как бы продолжение «Чорта»:

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии