Ключик

— Молчи, тупой ты полкуровка! Давай уже доставим тебя к твоему проклятому Ключу! Мне надоели твое глухое рычание, распугивающее все живое вокруг.

Буквально через сотню шагов они резко вынырнули из леса, и Сейм с облегчением заметил знакомые скалы всех оттенков синего. Перед ними был вход в ущелье, а значит, его Джимми была совсем рядом. И это было последнее, что он успел подумать до того, как его монстр вырвал контроль над телом, отбрасывая Айчин и устремляясь вперед с такой скоростью, что окружающий пейзаж стал нечеткой картинкой.

ГЛАВА 34.

Эмма сидела на каменистой почве в тени скалы и бездумно скользила взглядом по противоположной стороне ущелья. С одной стороны, в нескольких метрах от нее расположились дремлющие в полглаза близнецы, а с другой — Пич и Эйден. Они так же, уважая ее просьбу, соблюдали небольшую дистанцию. При этом Пич бросала в ее сторону взгляды, в которых Эмма отчетливо читала тревогу и непонимание. И это усиливало и так огромное чувство вины и безысходности, что совершенно пропитали ее плоть и разум, мешая думать и наваливаясь непонятной скованностью и усталостью. Девушка была уверена, что решение о разрыве связи — единственно верное. Она должна была освободить своего Нормана. Как бы не пошли дела дальше, у него должен быть выбор и шанс жить, не важно — с ней или без нее. Это справедливо, это абсолютно честно, и она действительно именно этого хотела. Чтобы любимый жил. То, что в ее судьбе нет выбора в любом аспекте жизни, вовсе не значит, что она должна из страха перед одиночеством или из малодушного желания хоть как-то согреться, тащить кого бы то ни было за собой. Тем более лейтенанта. И в этом вопросе была полная ясность, пусть ледяная и вымораживающая сердце, но она была. Так почему же в самом центре груди медленно, но неостановимо расползалась огромная дыра, как будто ее выедала жгучая кислота, опустошая девушку и оставляя лишь оболочку, сродни тончайшему стеклу, готовому осыпаться миллионами режущих осколков при малейшем касании. И это сейчас, пока в ее душе еще мерцало крошечной лампадкой ощущение связи с Сеймасом. Что же будет с ней, когда столь уверенно принятое решение станет свершившимся фактом? Ее отношения с Сеймом длились так недолго, что у нее есть лишь краткие моменты в качестве воспоминаний. Их близость вообще была настоящим сумбуром, из которого она могла вспомнить лишь череду запахов, звуков, болезненно-сладких еежайз прикосновений и эмоций. Ничего отчетливого, конкретного. Или так и должно быть? Секс — это не та вещь, ощущения от которого можно облечь в привычные по прежней жизни четкие формулировки, или это только у нее так? Внутри все протестующе сжалось. Не секс был тогда между ними, нет. Сеймас любил ее в те короткие выпавшие минуты счастья, любил по-настоящему, как только мог. И это и будет тем, что она сохранит как великую ценность и запомнит. А что касается самого действа… Секса. Эмма вздохнув покосилась на Пич и снова наткнулась на настороженный взгляд подруги. Нет, это неважно сейчас. Если Беллами сказала правду, само это слово — «секс» — ей вообще стоит исключить из лексикона и из мыслей. Вот только чем больше она об этом думала, тем сильнее, казалось, нуждалась в том, чтобы Сеймас вдруг оказался рядом и просто сказал ей своим глубоким низким голосом, правильно ли она поступает. Создал бы под ее ногами фундамент однозначно принятого решения, приказа, чтобы дать ей въевшуюся в сознание привычную опору. Но гораздо больше определенности она желала просто его присутствия. Пока они двигались и работа дара занимала все ее сознание и мысли, Эмма такого не ощущала. А сейчас, вместе с опустошающей болью внутри как будто неуклонно росла температура. Так, словно она заражена каким-то вирусом, и тот беспощадно захватывает ее тело и разум, разворачивая мысли снова и снова в совершенно противоположную сторону той, которую решительно выбирала девушка. И чем больше она старалась думать о разрыве связи, тем болезненней и острее накрывали яркие вспышки, словно стоп кадры. Их первый поцелуй в машине, сделавший ее на краткий миг совсем другой, свободной.

Большие грубые ладони с таким трепетом скользящие по ее коже, что она не знала, от чего она задыхается — от готовых хлынуть слез нежности или от нового пугающего чувства возбуждения.

Голова Сейма между ее бедер, и первое же касание, убившее смущение, последние сомнения и родившее острую потребность отдаваться, принадлежать только ему или исчезнуть вовсе, если не так.

А еще то, что она видела в его взгляде. Непередаваемый коктейль кроткой нежности, голодной жадности, бесконечного терпения и при этом такое свирепое желание, что даже сейчас, позволив себе на секунду вспомнить это, Эмма затряслась, как в ознобе.

— Эк тебя разбирает-то, пичуга, — сказал Кир и плюхнулся у ее ног на землю, вытягиваясь на животе.