Читаем Клон-кадр полностью

Забыл сказать о Клоне: это именно то, о чем он всегда мечтал. Полная открытость публичного человека, Эксгибиционизм с большой буквы «Э». Он, как всегда, врет: его больше раздражает не сам факт идиотских вопросов, а постоянная необходимость нажатия миниатюрных кнопок на сотовом телефоне. Его претензии — не к необходимости быть на виду, а к (неудобному — в данном случае) способу реализации этой необходимости.

Клон носит очки и бейсболку: боится быть узнанным на улице — да, конечно; но только на улице, потому что улица — сокращает дистанцию. Sms, ТВ и СМИ дистанцию не сокращают, а, наоборот, увеличивают. Раздувают до гипертрофированных размеров — даже там, где ее нет. Поэтому его предъявы — не по делу, и он сам это понимает. Он бы реально страдал (х…ней?), если бы не было этих smsoK от двадцатилетних (и ниже) так называемых неформалов, читателей журнала «Fool». Вроде тех, что только что прошли мимо.

Я не люблю двадцатилетних (плюс-минус) неформалов. А также: не люблю неформалов пятнадцати, двадцати пяти или тридцати (если доживают) лет. Не люблю, потому что сам был таким же. (Вид нелюбви: пассивная, с щемящей ностальгической примесью.)

Мы шли пешком — еще со времен движения мы оба не были фанатами общественного транспорта, мы старались не пользоваться им всякий раз, когда предоставлялась возможность. Клон время от времени прерывал меня, делал какие-то уточнения (напрашивается: «метил на полях», но полей у него не было, у него вообще ничего не было, кроме горстки мелочи в кармане, «банды» тинейдж-обожателей и теоретических (пока) пяти штук баксов за один вечер халтуры).

Лучший способ вынужденно общаться с бывшими друзьями: говорить с ними так, как будто между вами не случалось никаких размолвок, без скидок на взаимные претензии, но в то же время на темы, которые никоим образом не касаются вашего с ними общего прошлого, иначе неупоминаемые размолвки обязательно возникнут. Мы оба это понимали, так что общаться подобным образом было почти в кайф.

Продолжение темы неформалов. Неформалов докризисного возраста я не люблю еще и за то, что они пока не знают, чем все закончится. Они ходят по летней Москве, тыкаются пропирсингованными физиономиями во все дыры, царапают скейтами расплавленный от жары асфальт и считают, что так будет всегда. X… вам, милые детки. Через несколько лет вы будете встречаться друг с другом случайно, по бизнесу или необходимости, и говорить на темы, которые не касаются вашего общего прошлого. Вот этого самого, с дрэдами и чирканьем скейтов о кожу города. Вы не будете вспоминать эти звуки, чтобы избегать размолвок и взаимных претензий.

А еще — потому, что: вспомните — станет больно. Оно вам надо?

Сторчатся, ребятки, лишь немногие из вас. У остальных все будет еще менее романтично.

— Так-так, — мычит куда-то в сторону Клон. — Да, интересно. Я слышал об этом иллюзионе, понимаешь. Мне кто-то говорил. Так, значит, они уже здесь, да? Я тоже хотел бы сходить.

— Где слышал, Клон?

— Хрен его знает. Сейчас уж не вспомню. Блин… не вспомню.

Я достал из кармана (на штанине, справа, на уровне колена) пачку «LD», вскрыл. Полиэтилен и серебристая фольга — та самая, с которой так хорошо курить гаш — хором взметнулись вверх, в направлении крыш низкорослых желтых зданий Воздвиженки и разлетелись в разные стороны. Навсегда, надо полагать.

— Здесь, по идее, ничего особо и слышать-то не надо. — Я затягиваюсь, пожимаю плечами: шорт-слив приятно елозит по хребту. — Не надо быть Сократом, чтобы врубиться: к этому и идет. Компьютерная графика, виртуальная реальность. Все хайтековское дерьмо, которое везде рекламируется. Вопрос только в качестве, но над ним работают.

— Нуда, я согласен, — кивает головой Клон. — Сигаретой угостишь?

— Бери, говна не жалко. — Я опять лезу в карман, потом процедура повторяется: заученные движения, только фольги с полиэтиленом теперь нет. — И все-таки трудно поверить. Там, в Кадре, было слишком уж идеально, понимаешь? Слишком похоже на то, что здесь.

— Да ничего удивительного — теоретически. — Клон чиркает спичкой (он всегда пользовался спичками — не зажигалкой), а я думаю: интересно, у него и в самом деле нет своих сигарет или это все та же (из прошлых жизней) страсть к халяве? Если первое, то плохи его дела, я хочу сказать, действительно плохи. — Так вот, — продолжает он после затяжки. — Нет никакого Кадра. Просто пространственная компьютерная графика. Идеальная компьютерная графика.

Из подземного перехода — звуки жизни, запах асфальта, прилагающаяся дозированная неизвестность. Смеющиеся компании, парочки, троечки и одиночки выплывают на поверхность, оглядываясь вниз, к началу ступенек. Оттуда — старая песня. Я узнаю голос, хоть экрана (установленного в рекламных целях у ларька «Видеокассеты, только самые новые и культовые фильмы») не видно:

Перейти на страницу:

Все книги серии NEклассика

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее