Клото. Жребий брошен

— Эх, Женька, говорю же тебе: завертела меня жизнь, закружила. Но — веришь? — я все время о тебе думал. Было как-то спокойно думать, что где-то там, в Севастополе, есть ты. — Он снова рассмеялся. — А ты, оказывается, в Тель-Авиве!

Он потянулся к ней, поцеловал ее грудь, но Женя не приняла его ласк. Она все еще чувствовала вставший между ними барьер.

— Подожди, — остановила она его.

Женя встала, накинула халат и пошла в ванную. Долго-долго стояла под душем. Сейчас ей было просто необходимо побыть одной, остаться наедине со своими мыслями. Случившееся не умещалось в голове. Словно жизнь, замерев однажды, вдруг решила наверстать упущенное и до краев наполнилась событиями. Нынче Женя, едва успев привыкнуть к чему-то, тут же получала от жизни новое предложение. Одно тянуло за собой другое… Судьба…

«Неужели, — вдруг озарило ее, — все, что произошло со мной за последние два месяца, случилось для того, чтобы ко мне вернулся Дима?»

«Дима, Дима, Дима», — повторяла и повторяла она про себя, словно заклинание. Заклинание, с помощью которого Женя пыталась рассеять охватившее ее чувство нелепости и зыбкости происходящего, снова сделать окружающее реальным…

— Ну, где ты? — он заглянул к ней в ванную. Голый. Голая реальность.

— Подожди, — попросила она, прикрывая руками наготу. — Я сейчас…

— Ты что, Жень?

Он посмотрел на нее с удивлением и вдруг помрачнел:

— Господи, какой же я дурак… Я думал, что мы… Мне уйти?

У Жени все внутри заныло.

— Нет, ну что ты! — поспешно вскрикнула она. — Просто мне надо привыкнуть, столько лет прошло…

Дима смотрел на нее испытующе…

— У тебя кто-то есть? — спросил он.

— Нет, — поспешно — слишком поспешно — ответила Женя. И разозлилась на себя — из-за того, что, как только прозвучал этот вопрос, она сразу вспомнила про Алекса.

— Дай мне полотенце, пожалуйста, — попросила она, все еще смущаясь своей наготы.

Он протянул ей полотенце и слегка прищурил глаза…

— Может, ты все-таки расскажешь, откуда ты взялся? — предложила Женя, закутываясь в полотенце и стараясь делать вид, что не замечает характерного блеска его глаз.

— Обязательно расскажу… — улыбаясь, ответил он, пытаясь стянуть с Жени полотенце. Потом вдруг схватил ее, вытащил из ванны и попробовал пристроить ее на краешек биде, чтобы…

— Нет, — почти крикнула Женя и добавила спокойно, стараясь быть как можно убедительнее: — Нет, Дима, не сейчас.

Он картинно вздохнул:

— Хорошо, но, должен тебе сказать, ты такая аппетитная стала…

— Нет, Дима, — еще раз твердо произнесла она.

Он насмешливо поднял вверх руки, словно сдаваясь на милость победителя, и сменил тему:

— Слушай, есть хочется невозможно. Давай я сейчас тоже в душ, а ты пока, может, что-нибудь закажешь?

Пока он принимал душ, Женя быстро оделась и позвонила портье. Попросила его заказать две пиццы, салат, фрукты и бутылку вина — и уже через двадцать минут они сидели на балконе и с удовольствием ели теплую хрустящую пиццу.

Женя всматривалась в его лицо.

Годы не красили Диму: исчезла прелесть юности, мальчишеский задор в глазах. И все-таки он был красив — очень красив. Такие мужчины нравятся женщинам всегда, невзирая на намечающуюся полноту или морщины. Потому что чертики в их зеленых, живых глазах не исчезают до самой глубокой старости.

— Расскажи, — снова попросила она. — Где же ты был так долго? И вообще, как ты здесь оказался?

— Ну, — начал он, запивая вином последний кусок «Маргариты», — во-первых, это не я здесь оказался, а ты.

— В каком смысле? — удивилась Женя.

— В том, что я на Ближнем Востоке уже несколько лет. А ты, судя по всему, прилетела только на днях.

— Да, — кивнула Женя.

— Ну так вот, — продолжил Дима, закуривая. — Сначала я тебя вообще не узнал — круто ты изменилась. Да уж, круто… Но потом, когда я передавал тебе наушники…

Женя ахнула.

— Да-да, — подтвердил ее догадку Дима, — твой покорный слуга — личный пилот и по совместительству развозчик баб этого психа.

— Он болен, да? — с жалостью спросила Женя, тут же вообразив некую неизлечимую болезнь, которой страдает Давид. Оттого и чудит, желая провести остаток жизни красиво…

— На всю голову болен…

Дима скомкал руками салфетку и вздохнул тяжело, даже с какой-то злобой.

— Представь себе, — начал рассказывать он, — единственный сын одного сирийского магната. Закончил Кембридж, в свои двадцать пять уже является официальным заместителем собственного отца, хозяина мегаконцерна по недвижимости. Мультимиллионер, одним словом. А сам… — Дима брезгливо поморщился и продолжил: — Перфекционист-психопат. Ну, знаешь, эти — с болезненной тягой к безупречности? Беспорядка, видишь ли, не выносит. Страдает от этого. Вот и живет, как робот. Представляешь, однажды нашел в своей ванне волосок, и у него началась истерика. Как коршун следит: чтобы в доме ни пылинки, чтобы галстук сидел идеально, чтобы ни единой морщинки на брюках. — Дима усмехнулся. — И от спутницы того же требует. Чтобы не курила, не пила, дурных привычек не имела. Да вдобавок чтоб у нее был идеальный маникюр-педикюр — и чтобы вообще все у нее было суперидеально.