Клуб, которого не было

Они никогда доселе не встречались. Фанам пора на последний поезд метро. Клабберы – только что проснулись и тщательно привели себя в порядок. И для кого, спрашивается, привели?

Дама в люрексе героически делает вид, что это лучший вечер в ее жизни. Восседает в самом центре зала. Законспирирована по самые помидоры. Специалист по запаху наркотиков.

Юля молча хватается за голову и убегает на вход улыбаться прибывающим.

С проникновением культур перегнули. Кто же замечал, что посетители рок-концертов не любят пользоваться антиперспирантом, а утонченные ночные жители, толкнув официантку, говорят не «извините», а «бл*дь!».

Но мне интересны и те, и другие. Я ошибся в расчетах?

Артем за вертушками всаживает инфернальную дозу тек-хауса – ледянее не бывает. Действует – разгоряченные рок-фаны потихоньку уступают территорию.

Даму в люрексе тек-хаус не берет. Вынюхивает наркотики.

Музыкантам пора в Питер.

Из гримерки «Текилы» царственно выплывает Ира «Министри» Седова – дива «Китайского летчика», поэтесса, героиня песни группы «Кирпичи».

– Не могу понять, – интересуется дружелюбно. – Зачем ты в клуб ввязался? Отсюда ведь не бывает обратной дороги.

Ира – Кассандра.

***

Билет до Токио лежит дома. На полке слева от саундсистемы. Как китайского божка положено регулярно гладить по пузу в целях повышения достатка, так билет до Токио надо немедленно брать в руки после разговора начистоту с Юлей Юденич, препирательств с Gogol Bordello и рецидива язвы желудка.

Мы – надводно – прожили в этом клубе две недели, а кажется, что всю жизнь.

Мне до самолета теперь всего ничего: отредактировать полученное от копирайтера расписание и отправить дизайнеру вместе с ц/у. В клуб сквозь непрерывный снегопад еду на ночь глядя, чтобы не отвлекаться; писать и отвечать на телефонные звонки, по два за пять минут, – не умею. Да и не писать нужно – редактировать. Если никто дергать не будет, к утру все сделаю.

Копирайтер предсказуем: в описании наших сорока с хвостом мероприятий в месяц слово «крутейший» (-ая, -ое, -ие) встречается семь раз. А где еще вы найдете копирайтера, который будет безропотно писать про музыкантов King Crimson, героев радио Maximum, Алину Витухновскую и диджеев Big Dada – хоть что-то да понимая в этом во всем? Про диджеев писать – это же вообще страшное дело. Они все с детства жуть как интересовались музыкой, свой первый сет отыграли в школе в пятнадцать лет и объездили весь мир, от Лондона до Сиднея и от Лос-Анджелеса до Москвы, представляете?! Задохнуться как самобытно. Поймать бы того универсального робота, который сочиняет диджейские биографии, и перепрограммировать на создание порносайтов.

Поэтому копирайтера я буду холить и лелеять. Даром что столько времени уходит на редактуру.

Знаки препинания летят в тартарары. В человеческий синтаксис, Ира, после клубного расписания тоже обратной дороги не бывает. Уберем хотя бы пассаж про Джими Тенора, который «совершенствовал свое авангардистское мастерство», лишим Кевин Блехдом звания «известная электронщица», перепишем с нуля текст про SCSI9, слишком уж он от Лондона до Сиднея, и потихоньку можно жить. Все сначала еще раз по мелочам починить. Цены на билеты и время начала в выходных данных под каждым концертом проверить. Никогда в жизни я не согласился бы на работу копирайтера для этого клуба.

И всего-то пять часов возни с редактурой. Какая малая плата за вылет в Токио. Был бы протестантом, смутился бы и еще фронт работы себе придумал. «Send to IKRA designer» – выключаем компьютер, спасибо, увидимся через две недели, и ноутбук я с собой ни за что не возьму.

Что еще с замком?

Входная дверь в офис заперта. Семь утра. Светает. Какого черта.

Ключи, туда-сюда, толкнуть – заперта дверь.

Не могла же охрана меня запереть.

Снег!

Он, зараза, падал всю ночь, липкий, ни к селу ни к городу мартовский снег, он завалил весь двор, вход в офис-избушку отрезан снегом, как отрезан и вход из клуба во двор к офису – дежурный охранник ко мне не проберется. Техники и охранники выйдут на работу к двенадцати – не то

что собраться в Японию, до аэропорта бы при таком раскладе доехать. Через окно бесполезно: решетка.

Я толкаю дверь. Толкаю раз, другой, десятый, закрыв глаза, медитирую на Золотой и Серебряный павильоны – они у меня рядом стоят, как Спасская башня и Мавзолей. Мычу себе что-то под нос, по науке, по теории трудовой песни – так ритмичнее. На пятой минуте дверь идет на попятную: приоткрывается сантиметра на три. Пять минут кажутся пятью часами. Я просовываю пальцы наружу по фалангу и совком уборщицы начинаю елозить по снеговой корке. Я очень хочу в Токио. У меня шопинг на Хараджу-ку. Раскопайте меня, пожалуйста.

Совок ломается.