Клуб, которого не было

За лифчиком и трусами убегает в итоге Олейников. Лифчик размера пятого по моей оценке – перебор. Легче и быстрее отдерут на пьяной вечеринке. Между чашечками – намек на стразы из какой-то фольги. Трусы – в слониках, вполне себе уютной наружности. Олейников – настоящий художник: правдив. По моим представлениям, именно так выглядит народонаселение в минуты интимной близости.

– У! – говорит Хомяк, наблюдая, как Рахим приколачивает трофеи к дверям. – Ого!

Хомяк опять воевал всю ночь с таджиками – оклеивал мехом километры кирпичных стен. Остались одни междометия: знакомо, проходили.

***

Лифчик оторвали в тот же день, на праздновании. Трусы – на следующий. Прошло 48 часов. Управляющий Андрей Геннадьевич, мужчина с ленинской бородкой, часами сидящий на сайтах знакомств, вошел в положение и принес свои. Красные. Стиранные – всего-то пару-тройку раз. Ну почему худсовет по трусам – это тоже я?!

Надо было, что ли, надраться, выпить надо было и уснуть на ВИПе, пока Electric Six пыхали огнем, а деятели модного журнала (разнесшего в анонсе немодных Electric Six по полной программе), обнявшись, танцевали перед сценой. Кто-то с кем-то выпивал, кто-то ржал, сидя на барной стойке, владелец, редкий гость, довольно дефилировал по своим владениям, банки с кабачковой икрой бились на улице о мартовский гололед, а я носился от друзей к компьютеру, разруливая перелет попавшего впросак с авиабилетами Шона Леннона. Приятно было бы ничего не помнить с бодуна. А так – бодуна ни в одном глазу, ни у меня, ни у дорогого гостя Нико, специально прилетевшего на юбилей из Германии. Так, двое трезвых зануд, домой и разъехались.

Средняя школа подводит итоги: дети, чему мы научились за год? Ничему.

«Лучший клуб» – персональный заговор Игоря. Он повторяет эти слова каждый раз, когда хочет кого-нибудь похвалить или попрекнуть. «Действительно, лучший клуб!» «И это лучший клуб?!» Вырезки из журналов, отметивших наши заслуги за прошлый год, Игорь велел Олейникову обрамить и повесить на стене в офисе. Теперь, вставая из-за компьютера, мы регулярно ударяемся о рамы головой.

Михаил Друян звонит незадолго до полуночи. Я бессовестно мешаю семнадцатилетний виски с колой: народная группа Thastrom не сочетается с благородными напитками. С Друяном мы впервые столкнулись, когда я распугивал мышей на антресолях ветхого ДК, запечатленного режиссером Рязановым в кинофильме «Старые клячи», – там сидел жутко прогрессивный лейбл «Снегири». Друян приехал из Красноярска, на нем была какая-то шапка мохнатая, а в груди пылал задор первооткрывателя, поэтому весь наш высокохудожественный неликвид – Netslov, «Нож для Frau Miiller», Ансамбль электроинструментов Мещерина – заграбастал с радостью и обещал осветить в бескрайнем красноярском эфире. Через пару лет, не утратив пылкости и дружелюбия, он оказался в оргкомитете премии Night Life Awards, стал посещать редколлегии модного журнала и вершить судьбы столичных культуртрегеров. С тех пор как я забаррикадировался в «Икре», мы с ним не встречались.

– Дорогой вы мой! – басит Друян после многолетнего перерыва.

Под страшным секретом сообщает – в этом году премию вручат, а может быть, вручат – нам. Лучший музыкальный клуб. Платить ни за что не нужно, о чем речь (да нам все равно нечем было бы платить).

– Единственное, с вас хорошо бы получить западного артиста на одну песню, – первая просьба прорьгоается сквозь череду сложноподчиненных придаточных: ого, это мы уже пятнадцать минут комплиментами меняемся.

– Хорошо, что-то еще нужно будет? – наверно, позови нашего друга Сида на вручение премии «Овация», он был бы так же недоверчив.

– Ничего не надо больше – прийти и артиста привести, дорогой вы мой!

Звоню Игорю – начало первого ночи, виски кончился. Слышу, он сияет. Игорь – холерик, работоголик, одиночка; я, признаться, не всегда понимаю, как мы удерживаемся в тандеме. Если для меня все это произошло случайно: осточертел офис, подвернулась возможность, – то Игорь к этому клубу шел не год и не два, копать начал задолго до того, как его Горбушка превратилась в апокриф, и вот результат. Абсолютно справедливо, что это его результат, а не клуба при разработчике полезных ископаемых – с дорогими звездами, пустыми залами и миллионными бюджетами на рекламу. И мой результат за компанию, чего уж там.

– Напиши-ка ты Йохансону, может, подставит плечо – советует Игорь.

Год назад вряд ли кто-то мог представить, что богемный Йейе будет летать в Москву как к себе домой. Возможно, поэтому Друян нас и приметил.

***

Йохансон молчит уже минут сорок – из тех двух часов, что мы сидим за столом в ангаре картинг-центра. Я сунул ему для трехмесячного сына деревянную ложку «ноубул-лшит.ру», он поинтересовался, как мы пережили день рожденья и стоит ли по-прежнему его любимое Vogue Cafe, потом посетовали на кризис мировой индустрии, перемыли кости дружественным шведским агентам – и почувствовали себя заложниками: нам с вами тут еще долго сидеть. Игорь предусмотрительно сказал, что подъедет к вручению. А мы слушаем Бориса Моисеева и шутки ведущих на всем понятном русском языке.