Клуб маньяков

– Представь, мы с тобой берем девушку, женщину, мужчину, не важно... Поселяем в московскую свою квартирку... Ну, положим, в будущее воскресенье... И делаем все без рук, все, для того, чтобы она или он покончила или покончил с жизнью ровно через три месяца... Понимаешь, ровно через три месяца, в заранее определенный день и час!

– Ты гений!

– Представляешь, какой простор откроется для твоего, для нашего воображения! Для достижения цели нам придется тонко использовать все человеческие чувства – любовь, ненависть, ревность, жадность до жизни, стремление к смерти, к свободе, к одиночеству, к людям... Надо будет тонко чередовать воздействия ими, дозировать, исправлять перегибы кнутом и пряником, вышибать и вгонять клинья, ласкать и шлепать...

– И надо будет анализировать прошлое, выявлять детские переживания, сформировавшие характер, выявлять неврозы, мании склонности! Ты знаешь, киска, у меня прямо руки зачесались! Давай, начнем завтра же?

Я перевернулся на Веру и запечатал ее уста долгим, чувственным поцелуем. Точнее, хотел запечатать долгим, чувственным поцелуем, хотел, но не вышло, Вера отняла губы и неистово зашептала мне в ухо:

– Ты представляешь, со временем мы приобретем опыт, и сможем проделывать все это на воле! Понимаешь, на воле, без заточения, без оков, кляпов и клеток! Наша жертва будет жить на свободе, а мы будем вокруг нее, мы будем везде, мы будем контролировать все ее чувства и поступки, контролировать с тем, чтобы, к примеру, 1-го января 2001-го, в шесть часов утра она в полном одиночестве вскрыла себе вены!

– Грандиозно! – восхитился я и тут же попытался вновь заняться губами супруги.

Но Веру было не остановить. Вырвавшись, она перевернула меня на спину, накрыла горячим телом и, занавесив лицо распущенными волосами, зашептала вновь:

– Ты представляешь, какая интересная жизнь у нас начнется! Каждые три месяца – увлекательнейшая шахматная партия на время, шахматная партия с одной белой фигурой! Представь, она одна посереди доски, а вокруг нее мы, черные, мы, весь наш клуб!

Мне вдруг стало скучно. Опять этот Митька, опять этот маньяческий колхоз, опять трудодни и соревнования...

– Весь наш клуб... – скривился я. – Представляю... Туча черных муравьев травят бедную зеленую гусеницу, бедную гусеницу, которая никогда не станет нарядной бабочкой...

– Да ты не бойся, глупый! Ты будешь нашим гроссмейстером! Ты знаком с психоанализом, ты хорошо знаешь людей, знаешь, где у них висят ниточки, ведущие к душам! Ты будешь составлять сценарии, а мы станем твоими верными исполнителями!

Вера знала, как меня достать... Через гордыню, которую я так и не смог вытравить из себя... В свете бронзовой настольной лампы – подарка клуба к нашей свадьбе – Вера выглядела демонически. В ее глазах сверкала решимость во что бы то ни стало убедить меня, и я сдался.

Через три минуты мы засыпали. Устал я за суматошный день и не смог продолжить вечер, так как хотелось бы... Так, как хотелось Вере.

Со временем подросла Наташа. Я не хотел ее вводить в круг наших интересов, но это как-то само собой получилось. Точнее, не получилось, а Вера проболталась. Дочки-матери – это дочки-матери. Понимаю, растлением малолетних это называется, но ведь все равно яблочко от яблони недалеко падает, никуда от этого не денешься...

В общем, начали мы втроем маньяковать. Клубные дела не занимали много времени, да и «психологии» одной нам явно не хватало.

Девочка сообразительной оказалась, колорит детский внесла. Однажды поздно вечером забрели мы в один дом на дачах валентиновских... Богатый дом... В три этажа с башенками и завитушками, кирпич красный, одно загляденье. Во дворе, правда, бультерьер пасся. Большой такой, противный. Рожа розовая. Терпеть не могу бультерьеров. Не собаки, а прирожденные убийцы. Маньяки собачьи. Хотел уже в другой дом идти. Который волкодав охранял. С волкодавами-то я знакомый, в горах частенько с ними встречался. Они интеллигентные, взгляд с прищуром понимают. Не то, что эти тупицы.

А Вера вошла во двор, как ни в чем не бывало. Вошла, посмотрела на этого бультерьера глазками своими нежными, сказала что-то ласковое. И, представляете, он лапки подогнул, запищал щеночком, испуганно так. А она – раз! – и голову ему свернула. Только хрустнуло немного.

В доме этом гангстер на заслуженном отдыхе жил. Его в округе каждый знал. Полютовал он на своем веку, дай бог. Здоровый еще, волосатый, кулаки с кастрюльку. Совсем нас не испугался. А чего ему нас пугаться? С малолетней же девочкой пришли. Платьице кружевное, бантики пышные на косах. Он на Наташу вытаращился, а она ему говорит:

– Ты, дяденька, нас не бойся! Мы зашли тебе сказать, что у тебя собака во дворе сдохла. Жалко песика...

Мужик заволновался и к двери ринулся. Когда мимо меня пробегал, я ему ребром ладони по горлу врезал. Качественно врезал. Упал мужик на пол и захрипел обиженно. В себя пришел уже связанным по рукам и ногам. Побаловались мы с ним с часик, а потом дочка и говорит мне:

– Пап, а можно я ему ушки отрежу? Они такие противные, волосатые... И немытые совсем. Мама не любит немытых ушей.