Оказавшись в машине, Ариэль хотела спросить мужа, зачем ему понадобилась вся эта ложь, но из пересохшего горла не вырвалось ни звука Вероятно, Ариэль потеряла сознание либо уснула. Однако через какое-то время она поняла, что лежит раздетая в постели. Поначалу ей показалось, что это кошмар, но потом Ариэль сообразила, что во сне не испытываешь никаких ощущений. А сейчас ощущение было: чьи-то руки, руки Алекса, прижимаются к телу, а губы – к груди.
Она слышала его голос: он говорит что-то все время, говорит, говорит. Что именно говорит, разобрать ей так и не удалось, ясно только одно: ей было страшно. Затем он взгромоздился ей на спину и принялся пришпоривать, делал еще что-то немыслимое, и все перед ней поплыло.
Наутро она проснулась в постели одна. Кто-то набросил на ее обнаженное тело пуховое одеяло. Высвободившись из-под него и сев, Ариэль обнаружила в ложбинке между грудями два больших синяка. Кожа в этом месте была такой нежной, что даже легкое прикосновение заставило ее поморщиться от боли.
Ариэль поташнивало, но, что еще хуже, вернулся давний ее страх – клаустрофобия. Надо что-то сделать, подумала она, чтобы рассосался этот комок в горле. Сбросив одеяло на пол, Ариэль встала с кровати, поспешно натянула юбку и свитер, спустилась по лестнице и вышла из дома.
Лишь присев на каменную скамейку в саду, Ариэль немного пришла в себя. Да что это такое с ней творится? Неужто она сходит с ума? Может, все события вчерашнего дня ей просто привиделись? Сначала эта вспышка Алекса в присутствии Марии, затем чушь, которую он нес в ресторане…
А после… Нет, об этом и помыслить нельзя. Наверняка галлюцинация – слишком много вина выпила. Ведь читала же она где-то, что после красного вина бывают галлюцинации.
Так она долго просидела с закрытыми глазами, откинувшись на спинку скамьи. Хотя в воздухе уже было по-ноябрьски свежо, Ариэль не замерзла – свитер согревал. Постепенно напряжение спало. Это была ее любимая скамейка, главным образом потому что ее ниоткуда не было видно. Еще ребенком она часто здесь пряталась да и сейчас ощущала себя я безопасности.
Что за странная мысль! В безопасности – от чего, от кого? Может, от себя самой? Ночные кошмары, конечно, радость невеликая, но когда видения начинаются днем – пора звать на помощь.
Если ей снова нужен психиатр, то естественно обратиться к Алексу. Но как рассказать ему, что с ней в последнее время происходит? Как признаться в том, что именно с ним уже давно, несколько месяцев, связаны эти кошмары?
А может, поговорить с Лэйрдом? Раньше он всегда выручал ее. Одно плохо – он мужчина. Стыдно рассказывать, что сны ее как-то связаны с сексом. Разумеется, есть еще группа поддержки. Разве не в том состоит цель их объединения, чтобы помогать, когда кому-то плохо? Естественно, со всеми говорить о своих проблемах невозможно, но с кем-нибудь одним – почему бы нет? Вопрос только, с кем именно?
О Глори не может быть и речи, хотя умение этой рыжей постоять за себя восхищало Ариэль. Но от уличной мудрости Глори проку ей мало. Что она может посоветовать? Привязать Алекса к постели да выпороть его собственным ремнем?
Со Стефани ей было легче, может, потому, что обе они во время встреч так редко открывают рты. Конечно, у Стефани своих забот хватает, не слишком-то благородно вешать на нее еще и чужие. Иное дело – Дженис. Она вроде всегда готова прийти на помощь. За обедом она своими тактичными замечаниями, случайными как бы вопросами умеет каждую разговорить. Да, пожалуй, Дженис – лучший вариант.
Остается еще, правда, Шанель, она всегда к ней так внимательна. Как же это она про нее забыла? Лэйрд явно одобряет их дружбу. Да и друг с другом Шанель и Лэйрд отлично ладят; когда они обедали втроем, это было так видно. У них много общих знакомых, и смеются они одним и тем же шуткам, как старые приятели.
В присутствии Лэйрда Шанель совсем не похожа на себя – куда мягче, куда женственнее. Впечатление такое, что они говорят друг с другом на каком-то странном языке без слов. Язык тела – кажется, что-то в этом роде Ариэль слышала. А как она наклоняется к Лэйрду, как понижает голос, обращаясь к нему! Неужели Лэйрд интересует ее как мужчина?
Ариэль почувствовала сильную боль и, забыв про синяки, прижала руки к груди. Ощущая, как боль растекается по всему телу, Ариэль внезапно подумала: ладно, допустим, события вчерашнего дня – это всего лишь галлюцинация, но синяки-то откуда взялись?
В ту ночь Ариэль проснулась от кошмара. Она лежала, съежившись, под одеялом, вся покрытая холодным потом.
В ушах все еще звенел собственный пронзительный крик. Ей отчаянно хотелось зажечь свет, но что, если, протягивая руку к ночнику, она ощутит чье-то прикосновение? Сухое и горячее либо влажное и холодное?
Прикосновение руки, а то и крохотного острого зуба.