Клуб разбитых сердец

От этого сожаления и от воспоминаний о молодой и ласковой красавице и бесконечных «а я мог бы жениться на Лили, и этот дом был бы нашим общим» не спасала даже работа — если ему и удавалось забыться в угаре сложного зелья, навязчивые образы нападали на него спящего. Вынырнув из очередного волшебного сна, где они с Лили не поссорились, у них все было хорошо и всем на зависть, Северус не знал, плакать ему или провериться у целителя. Он осыпал сам себя насмешками, пил зелье Сна-без-сновидений и неоднократно принимал твердое решение не пускать в дом Поттера, который так грубо и непозволительно быстро внес смуту в его налаженный внутренний мир. Но тишина по вечерам давила, Поттер проливал дорогой чай на дешевый тряпку-ковер, пересказывая в лицах какой-нибудь особенно оживленный диалог, а Северус размышлял о терапевтической пользе чистосердечного признания. Возможно, именно эти размышления в один прекрасный вечер и заставили Северуса хмыкнуть в затянувшуюся паузу и рассказать про случай из далекого детства.

Конечно, Северус не вывалил на Поттера сразу все факты своей биографии. Нет, полная картина его собственной неудавшейся любовной жизни складывалась как мозаика: из намеков, оговорок — редко из полноценных, подробных воспоминаний. Если бы Поттер отнесся к его откровениям небрежно или с издевкой, Снейп бы замолчал раз и навсегда и, вероятнее всего, поставил бы точку в этой их странной связи. Но Гарри, казалось, только этого и ждал. Он не перебивал, внимательно слушал и лишь изредка подбадривал наводящими вопросами. И чем больше чашек с чаем было выпито, чем вольготнее устраивался Гарри в своем кресле, тем свободнее Снейп открывал свою душу, каждый раз почти физически ощущая, как отпускает тяжелое прошлое.

Он говорил о своем детстве, о юности, о Хогвартсе. Говорил о парах Слизерин-Гриффиндор, рассказывал про Мародеров. Вспоминал в малейших деталях цвет волос Лили, изящность ее маленьких ладошек, ароматы ее постоянно меняющихся духов. Делился с Поттером, как тайком присутствовал на ее свадьбе с Джеймсом, как «случайно» сталкивался с ней, как горевал после ее смерти. Гарри слушал молча, лишь изредка вставляя что-нибудь утешающее или, наоборот, ехидное, но никогда не возмущался и не выказывал скуки. Ни его, ни Снейпа абсолютно не беспокоил тот неловкий факт, что они говорят о матери самого Гарри и жене его отца. Она была одной из тех девушек — далеких, волнующих и загадочных, в которых так легко влюбляться, но которых так сложно представить во плоти.

Со временем, когда от первоначального детского злорадства не осталось и следа, Снейп снова принялся искать ответ на поистине неразрешимый вопрос: отчего их невероятный союз все никак не распадался. Поттер уже не походил на тень, а сам Снейп, как подсказывал здравый смысл, должен был давно пресытиться навязанным ему обществом. Почему Поттер, которого он шесть лет унижал, продолжал стучать в его дверь, почему он сам его впускал? Как так получилось, что он охотно беседует с мальчишкой, которого в Хогвартсе презирал за неумение связать пару слов и пренебрежение к книгам? И — самое важное — что нашел в нем Поттер? Снейп считал, что уже давно избавился от подростковых комплексов, но это не означало, что он себя переоценивал. Он знал, что у него есть богатый опыт, но так же знал, что скучен. Знал, что они не сходились ни во вкусах, ни в привычках; знал, что их разделяла целая жизнь. Он знал, что целое поколение гриффиндорцев, рейвенкловцев и хаффлпаффцев называли его за глаза (а иногда и прямо в лицо) сальноволосым ублюдком, знал о своей славе жестокого и несправедливого мерзавца. И тем не менее он, никогда прежде не чувствовавший потребности поговорить с кем-нибудь по душам о сокровенном, каждое воскресенье высматривал в окне лохматую голову.

Северус неоднократно допрашивал и Поттера, почему тот раз за разом появлялся на его скромном пороге. Но Гарри лишь отмахивался, что «он уже в самом начале говорил» и «вообще, с тобой приятно», на этом месте у Северуса начинало першить в горле, и он обрывал разговор за бессмысленностью.

А потом он бросил попытки проанализировать охватившее их с Поттером безумие. И когда Гарри заявлял что-то вроде: «Я сегодня видел ее с Дином, они выбирали цветы», Северус по-своему его утешал: «Этого и следовало ожидать, ты еще месяц назад орал об их свадьбе», — и заливал печаль Поттера земляничным чаем. А стоило Гарри умудриться найти именно те конфеты, которые когда-то так любила Лили, то уже мальчишке приходилось поглаживать его по плечу и сочувственно поддакивать: «А ты что? Фантики складировал?» — а потом со смехом убегать от разъяренного Снейпа, который действительно сохранил пару оберток. «Бред, — возмущались остатки его разума, — что за панибратство», — но Северус научился не обращать на них внимания.

Да и какой был смысл беспокоиться, если через каких-то полтора года у него на каждое настроение Поттера уже имелся свой вид чая? Земляничный чай — когда Гарри грустно, липовый — когда тоскливо, с мятой — когда Гарри возбужден, с лимоном — если устал.