Галерея представляла собой одно просторное помещение, перегороженное белыми стенами, которые создавали подобие лабиринта. Стояла мертвая тишина, отчего я невольно ощутил необходимость понизить голос до шепота. Чтобы Коул меня слышал, я встал вплотную к его спине, и он, поскольку в этот момент был в расслабленном настроении, не воспротивился.
– Хочешь купить что-нибудь? – спросил его я.
Он покачал головой.
– Нет. Но они все красивые, правда? Мне нравится вон та, подводная. Очень безмятежная, не находишь?
Я сразу понял, которую фотографию он имеет в виду. Она была снята на мелководье, в кристально-прозрачной воде. Нижнюю часть снимка занимал песок и морские звезды, а вверху мерцала бликами поверхность воды.
– Безмятежная? Я бы так не сказал.
– О? – Он поднял на меня смешливый взгляд. – А как бы ты сказал?
– Клаустрофобная. Глядя на нее, так и тянет задержать дыхание. – В ответ он рассмеялся. Его мягкий смех казался громким в тишине галереи, что, в отличие от меня, его самого ни капельки не смущало. – Мне больше нравятся вон те, со снегом. Особенно фото с осиной.
Он содрогнулся.
– Если что-то и покупать, то для спальни в Хэмптонсе. А я не могу повесить у себя в спальне снег. Мне будет холодно.
– Это самое нелепое, что я когда-либо слышал, – сказал я со смехом и невольно представил его в спальне, где никогда не бывал. Он тоже мне улыбнулся – возникло ощущение, что он догадался, куда забрели мои мысли – и прислонился к моей груди. Так близко, что я смог уловить запах его волос. Я положил ладонь ему на талию и мазнул по его уху губами. – Будет очень предсказуемо, если я предложу согреть тебя?
Он снова рассмеялся.
– Да, но все равно предложи, потому что я испытываю сильное искушение согласиться.
Я притянул его ближе.
– Мы ведь закончили с шоппингом? – прошептал я. – А то мне очень хочется увести тебя обратно в отель и…
–
Я ощутил, что краснею. Я не был любителем публичного проявления чувств, и мне стало неловко из-за того, что гормоны взяли надо мной верх. Я даже собрался извиниться, но потом взглянул на Коула и увидел, что он не только не выглядит виноватым, но и до крайности раздражен. Отбросив волосы с глаз, он склонил голову набок в манере, которая позволяла ему на кого угодно смотреть свысока.
– Уверяю тебя, лапа,
Мужчина – на бейджике было написано, что его зовут Фрэнк – заметно ощетинился.
– Вы находитесь
– Лапа, я в курсе, – прервал его Коул, и я заподозрил, что он намеренно снова использовал это обращение – Фрэнку назло. – Я не слепой.
С этими словами он положил ладонь на бедро и выставил его вперед, ну а Фрэнк… тому не оставалось ничего другого, кроме как стараться сохранить самообладание.
– Мы с партнером пытаемся решить, какая фотография лучше подойдет к нашей спальне. – Он оглянулся на меня, а я постарался скрыть изумление от того, что он внезапно назвал меня своим партнером. – Верно, пончик? – Он подмигнул мне. – Что скажешь? Снег или вода?
– Даже не знаю, – выдавил я, с трудом удерживаясь от смеха – настолько преувеличенно манерным стало его поведение. – На твое усмотрение.
– Быть может, – отрывисто проговорил Фрэнк, – вам сперва захочется взглянуть на
– Блестящая идея, лапа, – сказал Коул. – Почему бы тебе не сбегать за ним? Мы подождем.
Фрэнк явно предполагал, что упоминание прайс-листа отправит нас восвояси, и предложение «сбегать за ним» не вызвало у него энтузиазма. Однако ему хватило профессионализма на то, чтобы выполнить свою работу – хоть он и не удосужился спрятать свое предвзятое отношение к нам.
– Конечно, – с натянутой улыбкой ответил он и ушел.
Как только Фрэнк скрылся из виду, и мы остались наедине, с Коула слетела половина его манерности.
– Напыщенный осел, – пробормотал он. – Ну вот. Теперь мне точно придется что-то купить. – Он повернулся ко мне. – Может, сойдемся на надводном пейзаже?
– Это твой дом и твои деньги, – сказал я. – Купи то, что больше нравится.
Но на самом деле меня мало заботили фотографии. Я думал о нем.
Я вспомнил, как много месяцев назад повел его в театр, и как мы потом поссорились из-за его жеманности. Я вспомнил, как думал, что он сам управляет ею, и как не понимал, что именно заставляет его понижать или повышать степень ее проявления.
В то время я считал его поведение странным – как и то, что вне дома оно становилось только хуже. В конце концов, полагал я, на людях уместно вести себя сдержанней.