— Согласна. Думаю, инициация должна произойти сегодня.
— Едем убеждать твоего брата?
— Едем. Еще до полуночи мутация должна стать необратимой.
— Это технически возможно, только если ее буду проводить я. Или кто-то еще из прима-вольпов.
— Значит, будешь. Выбора-то нет.
— Нет. Ты хочешь присутствовать?
Я не хотела.
— Я могу отказаться?
— Можешь. Но лучше бы ты не отказывалась. Ты все-таки фамилиар нашего Князя…
— Еще и ты мне об этом напоминать будешь?
— Юля, я не хочу тебя расстраивать, — голубые глаза смотрели прямо и спокойно, — но ведь это ничего не меняет? Сколько волка не ругай, а все стадо на него не спишешь… Не только Мечислав виноват в твоем состоянии…
— Вали, если ты еще хоть слово мне скажешь на эту тему, мы сильно поругаемся.
Я не шутила. У меня уже просто нервы не выдерживали. И оборотень все понял.
— Юля, давай перенесем наш разговор на другое время?
— Давай. И — я буду присутствовать на вашей церемонии, если вы уложитесь сегодня до полуночи.
— Я сильный вольп, я смогу и перекинуться и инициировать твоего братца. А почему вдруг такие ограничения по времени?
— Потому что. Едем мы наконец — или ты собрался весь день мне нервы промотать?!
— Едем. Где твои вещи?
— Сумка в раздевалке.
— Хорошо. Топай к машине, я сейчас принесу ее.
— Да я и сама могу.
— Можешь. Но не будешь. Джентльмен я или нет?
— Джентльмерин, — огрызнулась я. — Оборотень.
— Меня ужасно оскорбили! — Валентин схватился за сердце, — изображая ужасно раненного. — Требую сатисфакции!
— Чего-чего!? — нахмурилась я. — За этим к Мечиславу. Он тебе подробно объяснит, чего не стоит требовать от порядочной девушки.
— От кого? А где ты таких видела?
Оборотень демонстративно осматривался по сторонам. Я чмокнула его в щеку и вскочила с места. Часа через два я буду хромать, как больная черепаха. Еще бы, от таких нагрузок и полковая лошадь захромает. Но пока спорт наполнил меня силой и энергией. А значит — вперед!
В «трех шестерках» было тихо и спокойно, как в лунную ночь в богадельне. Две мои проблемы тоже никуда не исчезли. Нас пропустили без каких-либо проблем. Мечислав, определенно, дал всем ценные указания. Ну и пусть.
Комната «для гостей» в клубе меня откровенно бесила. И лилии воняли не по-детски. Но братик и Клара устроились вполне прилично. Пади встала при нашем появлении и склонилась в поклоне. Славка последовал ее примеру, но кланяться не стал. Просто чуть-чуть наклонил голову. Своего рода вариант белогвардейского поклона. Опустить подбородок — поднять подбородок. Целое искусство делать это так, чтобы у тебя не обозначились все складки на шее. Нас же со Славкой к этому приучил дед. Он так здоровался со всеми. «Милостивым наклонением головы». Я и сейчас при встрече изображала этот поклон. Славка же…. Вчера мне казалось, что он избавился от этой привычки. Но, когда братец нервничал, все выплывало наружу. М-да, сколько не убегай от себя, а детские привычки рано или поздно вылезут. Я вежливо наклонила голову.
— Как ваши дела?
— Прекрасно, — отозвался Славка.
Хм-м…. Я побольше ехидства вкладывала. Интересно, почему мой брат не старается выразить свое недовольство?
— У вас все есть и вы всем довольны?
— Да, — брат по-прежнему не отводил взгляда.
Я поудобнее уселась в кресло и кивнула собеседникам на диван напротив.
— Присаживайтесь. У нас сейчас будет серьезный разговор.
Брат и пади повиновались. И в глазах Клары я заметила странную искорку. Что-то вроде… насмешки?
Посмотрим. Я призвала то, что у меня было. А было очень мало. В определенном смысле, моя сила была похожа на огромный молот. Я могла бы раздавить ту же Клару, как гусеницу, но я не смогу проникнуть в ее разум и вытянуть нужные мне сведения. Хотя способ есть. И достался он мне в наследство именно от Даниэля.
Даниэль, любовь моя…
Даниэль всегда мог определить, как относится к нему тот или иной человек. Это было своего рода искусство, сродни рисованию. Когда Даниэль писал мой портрет, он видел меня такой, какой я могу стать. Когда он писал портрет Нади, он видел, что у нее внутри, в душе. Если я напишу портрет Клары, пусть даже карандашом, я узнаю, чего от нее ждать. Если только смогу довериться себе — и дам карандашу свободно скользить по бумаге.
Насчет карандаша было сказано не ради красного словца. Я уже несколько месяцев но-сила в сумке большой блокнот для рисования и пачку остро заточенных карандашей. В любой момент я могла увидеть что-то интересное — и остановиться прямо посреди улицы, стараясь зарисовать увиденное. Дома лежали уже восемь таких блокнотов, а за шкафом стояли не меньше двадцати картин, сделанных по карандашным эскизам.
Я тряхнула головой и посмотрела на Валентина.
— Начнем?
Вольп пристроился на подлокотнике моего кресла.
— Предоставляю честь первого залпа тебе, солнышко!
Я подмигнула приятелю.
— Джентльмен, блин!
— Прелесть моя, для тебя любой каприз…
— Сам ты прелесть…
— А князь города знает, как вы друг к другу относитесь? — поинтересовался братик.
Я пожала плечами.