Князь Федор. Куликовская сеча

Князь Ягайло замер соляным столбом, обернувшись на раздавшийся в тылу его войска рев рожков. А после — и боевой клич ратников Великого княжества Владимирского, так хорошо знакомый сыну Иулиании Тверской… Новоиспеченный князь оказался в хвосте войска, попадающим под удар русичей — и отчаянно запаниковал; брезгливо загнутые кончиками вниз его губы трусливо задрожали… Ведь появление одной лишь только рязанской рати уже привело его в дикое смятение! Удар Олега, бывшего «якобы» союзником, но ещё перед Куликовской сечей довольно странно расположившим свою рать на пути литовской, стал для наследника Ольгерда полной неожиданностью…

Замыслив свою безжалостную подлость, чёрный душой литовский князь все же понимал, что совершает именно подлость. И подобно ночному татю, застигнутому за воровством, испугался появления русского войска… Но, взяв себя в руки, литовский князь все же встретил удар рязанцев — ведь тех было сильно меньше! Однако теперь, когда с севера показалось московское войско, литовский князь почувствовал себя волком, угодившим в западню… Ведь из-за растянутости строя войска «Храброго», испуганный Ягайло не смог понять, что атакован лишь небольшой дружиной! И вместо того, чтобы организовать встречный удар тяжёлой конницей, он бросил под копыта мощных русских жеребцов лёгкую, оттянувшуюся в тыл после перестрелки… А затем ринулся прочь с поля боя во главе лишь небольшого отряда ближников, оставив свое войско погибать!

…Бегство великого князя литовского не прошло незамеченным — а удар дружины Владимира Андреевича, буквально стоптавшей литовских застрельщиков, и на полном скаку протаранившей врага с тыла (!) убедил литвинов, что на поле боя явилась вся Московская рать. И все ещё обладая численным превосходством, литовцы начали спешно отступать — а после и бежать, многократно ширя свои потери…

Глава 11

Часть II. Донские пираты.

…- Ну, чем порадуешь меня, купчина?

Вошедший в горницу Путята, рослый и чрезвычайно широкоплечий мужик — вот уж действительно косая сажень в плечах! — усмехнулся в чернявую, но уже убеленную сединой бороду. Поговаривают, что по молодости лет ныне солидный, заплывший жирком купец не только спонсировал разбойные походы ушкуйников, но и сам ходил с ними на Булгар, на Югру (северный Урал), да за Каменный пояс (Уральский хребет), на реку Обь…

— Атаманы соберутся на круг, поведаешь им свою задумку. Но знай, княже — атаманы наши, что волки дикие, лесные. Каждый сам по себе, в стаю объединяются лишь по нужде — а, объединившись, уже никого не боятся… И не щадят. Дашь слабину — загрызут…

Я наигранно безмятежно усмехнулся в ответ, немного подивившись «атаманам» ушкуйников. Хотя тут же вспомнилось (спасибо синхронизации!), что последний их поход на шведов состоялся не так уж и давно, всего тридцать лет — когда ушкуйники взяли шведский замок Бьяркёй. И до этого все их походы были направлены именно против свеев, хранивших пиратские традиции викингов сильно дольше, чем это принято считать… Но между тем, главари урманнских, свейских, и прочих скандинавских пиратов-викингов в старину именовались «ваттаманами»! Не иначе как ушкуйное, а затем и казачье «атаман» есть древнее заимствование у ближних конкурентов с Варяжского моря… Как тот же гридень — произошедший от древнескандинавского «gridmar» или «hirdin», что в обоих вариантах означает «телохранитель».

— На Куликовом поле с татарами слабины не дал, как и в побоище с литовцами. Не страшнее твои атаманы ордынских багатуров и рыцарей Ягайло!

Путята согласно — и деланно равнодушно кивнул, замяв не очень приятную для нас обоих тему. Предупредил — и, слава Богу, а благодарность моя купцу — хорошая добыча. Коли моя наводка сработает, а общее дело выгорит…

— Глафира, неси снедь, потчевать с князем будем!

…А ведь к слову, Путята далеко не простой купчина, вовсе нет. Путята Михайлович у нас доверенное лицо князя Суздальского и Нижегородского Дмитрия Константиновича, тестя Донского. И с последним у меня состоялся весьма непростой разговор на счёт ушкуйников! Отношения с которыми у тестя великого князя явно не безоблачны.

… — Ну, говори Фёдор Елецкий, с чем пожаловал, о чем просить будешь?

Я низко поклонился седому как лунь, сухому старику, в выцветших глазах которого видна лишь слабая тень той грозной силой и воли, коими когда-то был славен Суздальский князь. Но в тоже время у меня сложилось полное впечатление, что взгляд старого, битого волка словно рентген просвечивает меня насквозь! И что все мои скрытые помыслы и мотивы князь читает на раз.

— Княже…

Я запнулся от волнения, сам не ожидая от себя такой робости. Но заметив ехидные улыбки на губах присутствующих в гриднице старших дружинников, почуял здоровую такую злость — и продолжил уже уверенно, чётко и по делу:

— Княже, направляюсь я в Хлынов, в Вятские земли. Слышал я, что вятское боярство уже два года как признало тебя своим государем, и сия земля теперь есть твоя вотчина.

Дмитрий Константинович насмешливо, но не очень весело хмыкнул, после чего вполне искренне, хоть и с явным негодованием в голосе ответил: