Князь Голицын

Мохнатый шмель — на душистый хмель,Цапля серая — в камыши,А цыганская дочь — за любимым в ночьПо родству бродяжьей души.Так вперед за цыганской звездой кочевой,На закат, где дрожат паруса,И глаза глядят с бесприютной тоскойВ багровеющие небеса!И вдвоем по тропе навстречу судьбе,

Не гадая — в ад или в рай,Так и надо идти, не страшась пути,Хоть на край земли, хоть за край.Так вперед за цыганской звездой кочевой,На свиданье с зарей, на восток,Где, тиха и нежна, розовеет волна,На рассветный вползая песок!Так вперед за цыганской звездой кочевой,До ревущих южных широт,

Где свирепая буря, как божья метла,Океанскую пыль метет!Так вперед за цыганской звездой кочевой,На закат, где дрожат паруса,И глаза глядят с бесприютной тоскойВ багровеющие небеса!

После исполнения все стали обсуждать услышанные песни. А я отправился спать, предварительно обговорив с дядькой завтрашнюю пробежку.

Вечер 2 июля 1882 года. Москва

Тверская площадь. Совещание после позднего ужина в кабинете московского генерал-губернатора князя Долгорукова. На совещании присутствовали генерал-губернатор князь Долгоруков, обер-полицмейстер генерал-майор Янковский и Митрополит Иоанникий.

Обстановка в кабинете была напряженная. Князь Долгоруков смотрел с ожиданием на своих собеседников. Обер-полицмейстер нервно перебирал недавно доставленные донесения из Калуги. Митрополит рассеянно вертел в руках свежую газету. Хоть он и был внешне спокоен, но чувствовалась напряженная задумчивость.

Не выдержав Митрополит заговорил:

— Евгений Осипович, Вы уже по третьему кругу просматриваете донесения. Это последние донесения на данный момент?

— Да, — ответил Янковский, — Телеграф уже раскалился, наверно, когда такие объемы передавали. И это не считая курьеров на железной дороге.

— Так передайте их Владимиру Андреевичу для ознакомления. Надо немедленно принимать решение. И уже сегодня выезжать на доклад Его Императорскому Величеству. Петр может не сдержаться. Владимир Андреевич потом, после ознакомления мне передайте, пожалуйста, документы, — сказал Митрополит и опять замолчал, глядя в никуда задумчивым взглядом.

— Уже не сдержался, — сказал Янковский, передав документы князю Долгорукову, и тоже задумчиво стал смотреть на знакомый до мелочей интерьер в ожидании, когда все ознакомятся с донесениями.

Долгоруков ознакомившись с каждым документом, передавал его Митрополиту. Митрополит посмотрев на Янковского, передал ему газету со словами:

— Ознакомьтесь пока и Владимиру Андреевичу дайте почитать. Много там интересных измышлений, — а сам стал читать предоставленные донесения.

Разглядывая газету князь Долгоруков с потаенной надеждой произнес:

— Не сильно то и заметно свечение.

— Кто не увидит, тем газетчики разъяснят где и как смотреть, — хмуро ответил Янковский, — А вот то, что князь Голицын, и не Голицын вовсе, а Романов, уже получается сегодня вся Московская губерния знать будет. Через три дня будет знать вся Российская Империя. А для всего мира и недели хватит. И ведь не простой Романов, а святой. Я договорился с фотографами, они обещали фотографии ко мне прислать. Наверное, уже прислали. Владимир Андреевич, прикажите, чтобы срочно сюда доставили.

— Не святой, а благословенный он, Евгений Осипович. Петр сам сказал что ему не дано защищать и умиротворять. А это как раз дело святых, — возразил Митрополит. — Он воин. И радуйтесь что не небесный, а вполне земной. Иначе бы вся Россия взвыла. Уж больно много грехов у нас накопилось.

Долгоруков вызвал секретаря и распорядился срочно доставить фотографии. И спросил Митрополита:

— Что Вас беспокоит, Ваше Преосвященство?

— То что Петр нас обманул во время службы, — расстроенно ответил Митрополит. — Вы же помните крылья у него за спиной, Евгений Осипович.

Янковский заинтересованно посмотрел на Митрополита и кивнул:

— Да, они четко просматривались. Да и все находящиеся в храме их видели и слышали разговор Петра Алексеевича и его наставника.