Князь Голицын

— Не так благословение действует, как ты думаешь, — ответил я, — Я побоялся накладывать сразу всему поместью полное благословение. Это могло вызвать шок и панику. А еще и боли сильные, ты же знаешь что сила у меня такая. А в имении еще и дети малые. Так что это не благословение получилось бы, а проклятие какое-то. Оно постепенно сейчас действует, потихонечку приводя людей в порядок. Думаю к концу осени многие уже окончательно восстановятся и станут такими, какими должны быть. И только зимой остальные меняться начнут, те у кого дело совсем плохо было. И, матушка, готовься к жестокому истреблению наших закромов со стороны жителей и гостей поместья. Где-то полгода такое безобразие будет, но я думаю мы потерпим и справимся. Нам много пищи понадобится, зато потом все сторицей вернется. И нам с тобой дядька придется нагрузки увеличивать. Эх, не знаю я, как моя сила в этом случае действовать будет. Она ведь на помощь мне прийти может, а тут наоборот нельзя допускать такого. И казаков придется с собой брать, да с полной нагрузкой. Иначе из воинов в толстых свинтусов превратимся. И когда еще это сало в силу перерастет? Много времени уйти может.

— Не волнуйтесь, Петр Алексеевич, — ответил озадаченный вахмистр, — Воинским искусством мы всегда рады заниматься, а нагрузки, коли такое дело, перетерпим.

— Ну а вам, святые отцы, я так понимаю, сила, как у воинов не так необходима. Вам нужна сила разума. Так что запасов в теле у вас достаточно, чтобы сразу перестройка началась. Но если хотите чуточку сильнее быть, то больше пешком ходите. Немного помолчав и подумав продолжил: — По поводу благословения всех и везде, так отвечу. Нет, не могу такого. И научусь ли когда, не знаю. Тут вчера все по другому было. Это вроде бы и не я был, и в то же время я. Полностью я. Понимаешь?

— Вот и расскажи нам о вчерашнем, — попросил дядька, — По порядку расскажи. Чтобы и нам понятно было.

— Когда вышел вечером во двор прогуляться, ко мне пришло понимание нескольких вещей. Что ты, мамка, и ты, матушка, уже не молодеете. Вы еще достаточно молоды, но уже не молодеете. Не хочу оставаться один! Понимаешь, не хочу! И не буду! А еще я просто обязан дать вам радость в жизни, а как? Моя сила для другого предназначена. И использовать ее столь противоестественным способом, в виде благословения и лечения, ну не знаю. Нет у меня еще опыта контролировать ее столь сильно, чтобы можно было безбоязненно на людях использовать. Тут ведь жить захочешь и не то вытерпишь. Так что применять ее можно только в безвыходной ситуации, когда выбора нет. В общем если сейчас использовать, то либо сожгу, либо, что наиболее вероятно, с ума сведу от боли. А ждать и тренироваться, результат тот же будет. Ведь с возрастом и силы применять больше придется. Очень обидно мне стало, что своим родным помочь не могу. И сила есть, а помочь не могу. А тут добавилось еще одно. Мне дело надо делать, а тут и другие дела наваливаются. Уже целый воз на подходе, и все на меня. Не осилю я его в одиночку, завалит меня. Значит нужны помощники, чтобы поделить этот воз на маленькие возки. Каждому помощнику по знаниям и возможностям его. Тогда и тянуть легче, и дело сделано будет. А как им помочь и отблагодарить? Только красотой, силой, здоровьем и разумом. Точнее знаниями. Так ведь и знания у меня не столь великие. Что опять людей в благодарность молнией жечь? Да какой же я тогда сволочью неблагодарной и бездушной стану. Вот это все вместе и вызвало спонтанный выброс силы без всяких проявлений. И сила эта в меня ударила, со всей мощью. Благословение это было, я сам на себя благословение наложил. Чуть не спалил себя, все как на станции Ферзиково. Только там молния с небес, а здесь не оформившаяся молния на себя. Боль сильная была, но я ее дальше не пропустил. Получается наложив на себя благословение, я его дальше через себя пропуская на все имение наложил. Зато никто ничего не заметил. Вся боль во мне сосредоточена была. Но само благословение меня же и лечило, и поддерживало, и знания давало. Я сразу понимал кому и какие знания направлять. И кому что необходимо. Рассмеявшись, хитро посмотрел на дядьку: — Ты теперь сам себе не поверишь какой я сообразительный буду, когда ты меня учить станешь. Знания-то для тебя я через себя пропускал. Точнее для всех пропускал, от того и сумбурные они. Да и не только я теперь сообразительным буду. Все в поместье такими будут.

Дядька только крякнул и головой покачал. Мамка с матушкой покраснели и промолчали. Но вот святые отцы вскинулись, явно возмущаться задумали. Да что же это такое?! Ну невозможно всем и сразу угодить. Пока одних успокоишь, другие возмущаться начинают.

— Петр Алексеевич, нельзя так с людьми. Не по-божески это, — начал отец Александр, — Мы ведь с отцом Константином по церковным и монастырским законам живем. А тут принуждение к нарушению идет. Нас ведь и изгнать могут, в расстриги определить. И митрополит недоволен будет. Как нам с благословением быть-то теперь?