Князь Игорь. Витязи червлёных щитов

Когда пошёл ему седьмой год, отец стал князем черниговским и перевёз туда семью. В это время родился третий сын — Всеволод.

Чернигов! Город детства! Древнейший и самый пышный после Киева город на Руси!

Разве можно забыть голубую Десну и живописные холмы по её правому берегу? И её противоположный берег — с протоками, озёрами, зарослями камыша, ивняка, ольхи, где так хорошо ловилась рыба и так весело щебетали птицы! А сколько радости доставляли поездки на курган княжны Чёрной, на Чёрную могилу, в Елецкий монастырь, на Болдинские горы, к Гульбищу и Троицкому монастырю и ещё дальше — к Святому Гаю, где, как рассказывают, стоял когда-то истукан — бог грома Перун…

Навсегда запечатлелись в памяти также могучие валы города и детинца, княжеские каменные покои, величественный Спасский собор, загородный княжеский двор на Любецкой дороге, богатые боярские хоромы и потемневшие хаты ремесленников, смердов, закупов… А ещё — пристань на Десне, где всегда было полным-полно челнов, снаряжающихся в дальние плаванья — в Киев, Константинополь, Новгород на Волхове, в Смоленск, Новгород-Северский, Трубчевск или Путивль.

Всё было новым и интересным, поэтому так ярко и отчётливо живёт в немеркнущих, до глубины души волнующих воспоминаниях.

Но сильнее всего запомнилось, глубоко вошло в сердце все, что связано с учителем и наставником — Славутой. Его выпросил к себе на службу отец у племянника — Святослава Всеволодовича, который в то время занял княжеский стол в Новгороде-Северском. Все, что в детстве Игоря было светлого, связано со Славутой.

Стрельба из лука, упражнения с мечом, копьём и арканом, езда на коне, пешие походы по лесам, лугам и полям, охота с соколами, постижение воинских знаний и хитростей, игры в жмурки, чехарду, челик[67], плаванье в водах Десны на челнах, первые нескладные закорючки, написанные на желтоватом пергаменте детской рукой: аз, буки, веди, глагол… А ещё песни! Славута знал их великое множество и немало сам складывал, наигрывая при этом на гуслях… Да разве можно это забыть? Разве может это уйти из сердца?

Но самое главное — Славута сам сразу полюбил тёмноглазого подвижного мальчика, которому, по правде говоря, в семье мало уделяли внимания. Отец из-за войн, походов, охот, княжеских снемов и других непрестанных забот, мать — потому, что был средним. А как известно, в семье, где трое детей, отцовская и даже материнская ласка делится между детьми не поровну: сначала всё внимание — первенцу, позднее — наименьшему, а средний всегда оказывается несколько обделённым. Поэтому, когда учитель обнял мальчонку, пригладил сильной мужской рукой вихрастый чуб и назвал не как все — княжичем, а Игорьком, детское сердечко сразу потянулось к новому, но доброму человеку, как тонкий зелёный росток к солнцу… Славута в течение нескольких лет заменял Игорю отца и мать: жил с ним в одной комнате, следил за его питанием, за здоровьем, а когда тот болел, натирал грудь салом, парил ноги в горячей воде с горчицей, сжигал рожистое воспаление, когда оно появлялось, перевязывал ссадины и ранки, заговаривал кровь и снимал испуг. Вечерами, особенно длинными зимой, когда за окнами завывал ветер и вьюга сыпала снегом в стекло, рассказывал интересные бывальщины про князей и дружинников-богатырей, про их битвы с хазарами, печенегами да половцами. А то, беседуя, уводил в такую даль веков, когда на Руси ни попов, ни церквей ещё не было, а люди поклонялись своим древним богам, как добрым, так и злым — Даждьбогу, Хоросу, Трояну, Велесу, Стрибогу, Перуну, Макоши, берегиням, лесовикам, домовым, русалкам, лешим… Когда обожествляли солнце, ветер, дождь, гром; одухотворяли деревья, реки, рощи, леса, горы, озера, зверей, птиц… Славута открывал мальчику совсем новый, неведомый, непривычный мир, который манил таинственностью, сказочностью, непостижимой необычностью и красотой. Против теперешних постных и мёртвых богов, которые глядели с икон холодными равнодушными глазами, прежние казались и разумными, и интересными, и живыми…

Чего только не знал Славута, чего только не рассказывал он мальчику! И про далёкие тёплые края, куда улетают на зиму птицы; и о странах восточных и северных, откуда, как говорят предания, придут когда-то страшные гоги и магоги, огнём и кровью затопят Русь и все ближайшие страны; и про далёкие-далёкие земли, где живут песиголовцы, люди с собачьими головами, бродят по степям кентавры — полулюди-полукони, где сражаются против окружающих племён бесстрашные и коварные женщины воительницы — амазонки…

А когда уставал рассказывать, Славута брал в руки рукописную книгу в тяжёлом переплёте с серебряными застёжками и читал при свече «Поучение Владимира Мономаха», «Александрию» или «Девгениево деяние»…