Князь мира

- Не-ет, - обрадовался черт, - есть ошибка: кажная птичка у тебя на свой голос поет - так?

- Так!

- Кажная травка по-своему шумит - так?

- Так!

- А почему же Еву оставил ты молчаливой?.. Чем же она Адама донимать будет?

Спохватился тут еще раз создатель, но было уже поздно: шестой день творенья был на исходе!

- Теперь, - сказал радостно черт, - что ты заделал, то уж доделаю я!

И когда наступила темная ночь и ангелы спрятали под крылушки звездные очи, черт вынул из-за пазухи небольшую красивую змейку и вложил ее в раскрытый рот дремлющей Евы…

Благочинный всегда очень смеялся такому рассказу, хотя еще в бурсе слышать не раз приходилось, но поп Федот каждый раз рассказывал по-другому, а благочинный все ближе к попадье подвигался, которая слушала, плевалась под ноги и в шутку называла попа Федота бурбоном!

Может, поп Федот и зря так про баб говорил, начавши с самой праматери Евы, однако мы лучше уж будем обо всем рассказывать сами, хотя Секлетинья, несмотря на резкий язык, в общем была верная баба; расскажем лучше, что слышали и знаем со слов и очень степенных людей, а на рассказ Секлетиньи разве при особых случаях только ссылаясь, как делают это немаловажные историеписцы, описывая давно прошедшее время и ради верности и справки тыкая в старинную книгу перстом.

Тем более что в этом рассказе и место и люди другие.

*****

Верстах в двадцати от нашего Чертухина, а то и немногим поболе, проживала в старину в своем огромном, чуть ли не в три тысячи десятин, имении прирожденная дворянка барыня Рысакова, которая в просторечии была больше известна по прозвищу Рысачиха!

В той же стороне находился и знаменитый Николонапестовский монастырь, построенный будто еще во времена Калиты, сожженный в татарское иго и обновленный уже Иоанном. Монастырь этот по такой древности был в большой славе и почете не только у чагодуйских купцов и местного начальства, но и по Москве ни одна мало-мальски известная именитость года не пропускала, чтобы не побывать всем семейством у Николы на богомолье…

И в самом деле, было хорошее, красивое место!

Такая удаленность и тишина!

Нехотя будто текет мимо монастырской стены вильливая речка, пышно по ее берегу развесились над водой многовековые ветлы и липы, сплетаясь через реку ветвями, - в дуплах у них богомольны спали в летнюю пору и под осень монастырские служки, пася ночное, разводили посередке грудки, - удивительны монастырские стены по-за этой речке, с ажурным рисунком старых бойниц, крашенные всегда, словно только вчера, в белую краску и походившие очень на упавшее с неба крыло, когда подъезжаешь издали к монастырю и он фасадом вдруг высунется из березовой рощи; густ и бархатен голосом, словно кафедральный дьякон, колокол в семьсот пудов весом, в котором, по преданию, половина чистого серебра, четвертая часть чистого золота, и только в самой малости вошли в колокольный сплав медяки, накопленные монастырской казной за долгие годы…

Словом - Сергиевскому не уступит!

Но что в самом деле было в монастыре хорошо, из-за чего стоило и из-за сотни верст на тройке приехать, так это сзади него версты на три в ширину и на столько же в длинник березовая роща, которая помнила еще времена Иоанна: по преданию, он в этой роще молился, когда шел на Новгород снимать вольный колокол веча! - такое в этой роще было убранство, не хуже, кажется, чем в главном монастырском соборе, особливо когда под вечер или в раннее утро на туманной заре ударит по роще погожее солнце и развесит на каждую веточку и на самый малый сучок дорогие оклады с незримыми ликами угодников и страстотерпцев, когда одуряющим запахом прольются во множестве растущие в роще ландыши - грешный цветок! - и не то соловьи защелкают из самых укромных местечек, не то тайные поцелуи, которые дарят молодым монахам несмышленые дочки первогильдейских купцов, познавая вблизи стародавней святыни между постом и молитвой сладости первой любви.

В этой же роще, которые помоложе, грешили и бабы.

Красота и благоустроенность обители резко каждому била в глаза еще как раз потому, что по округе не только для богатея, но и для простого захожего богомольца неприветная раскрывалась картина, которая, конечно, теперь уже давно изменилась: монастырь пришел в запустение, начавши хиреть еще во время войны, а на угольках после барыни Рысачихи долгие годы и в мирное время цвело только репье да крапива, а теперь обосновался совхоз, в котором совсем новые люди, и что тут было на этом месте, не только не помнят, но и не знают!