Князь Ночи

– Потому что, когда любишь, хочется, чтобы тот человек был жив! Вот я был счастлив, узнав, что другой увезет ее в Париж, а там братец ее уже не достанет. Я знал, что надо дождаться смерти и другой жизни, чтобы увидеть ее вновь, но я был счастлив.

– А вы ее… любите до сих пор?

– Больше всего на свете! Она всегда где-то в моем сердце, как та роза, что у вас в ящике… Это скрашивает ожидание…

Если у Гортензии и были некоторые опасения относительно того, как ее встретят в Комбере, они тут же рассеялись. Дофина приветствовала ее взрывом смеха.

– Еще один охромевший Лозарг? – вскричала она, убедившись, что гостья не опасно ранена. – Какая муха укусила и вас, и Этьена? Почему надо добираться до Комбера по лесу, скалам и бурным водам? Не проще ли и, как говорят англичане, не комфортабельнее ли приехать, как обычные люди: по дороге и в экипаже?

– Я не отправлялась к вам, кузина, я бежала, – вздохнула Гортензия, слишком утомленная, чтобы дать более пространные объяснения своего поступка. Потом она просто закрыла глаза и уронила голову на плечо фермера. На ее лице проступила гримаса боли, и мадемуазель де Комбер, сразу став серьезной, распорядилась приготовить хорошую постель и разжечь жаркий огонь, прежде чем посылать Франсуа в Лозарг, чтобы «успокоить» маркиза.

Ей постелили в маленькой комнатке, затянутой очаровательными ситцевыми набивными обоями в розовых тонах. На ткани были изображены поселяне, занятые «крестьянскими работами», и, взглянув на них, Гортензия чуть повеселела: в особняке на шоссе д'Антен ее детская тоже была обита подобным ситцем…

– Эта комната была моей до смерти родителей, – объяснила мадемуазель Комбер, поправляя занавеси кровати после того, как туда положили Гортензию, облаченную в одну из ночных рубах хозяйки дома. – Надеюсь, что вам здесь будет неплохо. А поговорим мы позже. Моя добрая Клеманс принесет вам завтрак. Это лучший способ согреться…

– Мне уже очень тепло! Даже слишком…

– У вас жар. Кому может прийти в голову провести ночь в лесу при такой буре? Удивительно, что вы не вымокли до нитки прежде, чем Франсуа вас обнаружил.

– Он нашел меня под скалой, где я смогла укрыться после падения, – пояснила Гортензия, вспомнив историю, придуманную заранее вместе с фермером.

– Ну да, он так мне и сказал. Но какая удача, что он имел при себе все необходимое, чтобы сделать перевязку! Я знала, что Франсуа – человек предусмотрительный, но не думала, что он способен бродить по лесу, имея при себе полоски тканей и бальзам с настойкой донника. Впрочем, в нашем краю так часто случаются подобные неприятности!..

Гортензия благословила лихорадку, позволившую ей скрыть румянец, проступивший, как она чувствовала, у нее на щеках. Она все предусмотрела, кроме живого ума и проницательности хозяйки дома.

Было совершенно очевидно, что та не слишком поверила ее рассказу, но это сейчас, по существу, не имело большого значения.

Появление Клеманс, работницы с фермы, превращенной в кухарку и горничную, положило конец беседе. В руках у пришедшей было блюдо. Гортензия, не горя желанием продолжать разговор, выпила несколько глотков бульона, пощипала сладкую тартинку и, быстро насытившись, попросила, чтобы ей позволили поспать.

Не то чтобы ее действительно клонило в сон, – впрочем, она и впрямь ощущала упадок сил, – просто таким образом она получала подходящий предлог побыть одной.

– Поспите, – одобрила ее решение мадемуазель де Комбер. – Это тоже прекрасный способ одолеть неприятную простуду, которую вы подхватили. Если дело не пойдет на лад, придется прибегнуть к помощи доктора Бремона, но, думаю, у меня достанет умения вылечить вас. Бедная моя матушка вечно страдала насморком.

Сказав это, Дофина вышла, решительно потряхивая ярко-зелеными бантами, украшавшими ее большой кружевной чепец, и Гортензия осталась одна, надеясь с толком распорядиться отпущенным временем, чтобы обдумать происшедшее. Но она переоценила свои силы, и усталость взяла свое. Через несколько минут после ухода хозяйки дома беглянка крепко спала…

Когда она пробудилась, ее стал мучить сильный насморк. Расчихавшись до изнеможения, она обнаружила, что глаза и нос превратились в неиссякаемый источник. Увидев это, Дофина напоила ее какими-то отварами, снадобьями на меду, теплым молоком и вдобавок – легким снотворным, снова отправившим девушку в страну грез вплоть до следующего утра. Но когда глаза ее раскрылись и она поглядела на розовые обои комнаты, то поняла, что чувствует себя гораздо лучше.

Поджидавшая ее пробуждения мадемуазель Комбер объявила с полнейшим удовлетворением:

– У вас прекрасное здоровье, дитя мое. А теперь надо бы вылечить вашу ногу. Это дело двух недель, и если у вас нет иных планов, было бы приятно, если бы вы подарили мне эти две недели. Не хочу быть слишком настойчивой, но мне кажется, что здесь вам было бы лучше, чем в Лозарге, где такие чудовищные лестницы. Этьен, наверное, уже убедился в этом на собственном примере, ведь ему трудно ходить и приходится лежать…