Князь Рысев 4

Сарказм хмыкнул — тебя-то вон заставили в магазинчике приключений закупаться. А она тут едва ли не с неба взялась. Через канализацию да прямо к черепашкам-ниндзя!

— Она Муню у меня отобрала. И сюда вот… посадила.

— Знать бы еще зачем, — отозвался я.

Новая знакомица не спешила с расспросами: мне-то думалось, что исповедавшись, она потребует того же от меня. В ней же сейчас царствовала пассивность. Я оглядел ее еще раз — пусть телом она давным-давно выросла из коротких штанишек, но где-то внутри по-прежнему осталась дитем. Нужен был кто-то, кто в обязательном порядке придет, подскажет, в чем проблема — а она уж выдумает решение.

С чужих слов, конечно же.

— Меня зовут Федор. Федор Рысев. — На манер Джеймса Бонда представился я и зачем-то протянул ей руку. Девчонка уставилась на нее, как на нечто невообразимое. Во мне она спешила увидеть и рыцаря в белых одеждах, и закутанное в темную мантию зло. Где-то в глубине души все еще тлели угли сомнений.

Аккуратно, в две попытки, она вложила в мою ладонь свою маленькую девичью ручонку.

— А меня Лиллит. Меня так мама назвала, папенька хотел Ефраксией обозвать. А мне та знахарка сказала, что имя у меня недоброе, нехорошее. Вот потому и проклятия ко мне липнут, потому что нехорошее. Вот…

Ей словно требовалось хоть чем-то, а заполнить неловкость повисшей паузы. Такую, как она, хотелось стиснуть в объятиях. Не потому, что девчонка, а потому что беззащитней воробья в лапах кошки. Боится, стесняется, ищет стену для крепкой опоры — наверное, как и все мы…

Стена, к которой я прислонился, вдруг пришла в движение, заставив отскочить прочь. Руки привычно полезли под куртку, не желая признавать очевидного — пистолета при нас нет. И клинка тоже нет.

И что-то подсказывало, что против возносящейся над нами громады противника это будет совершенно бесполезно. Каменный голем, один из тех, что готов был размозжить мне голову, вышел из ниши, в которой спал до сего момента. Стекляшки неровных глаз нелепо блестели во мгле, казались чужими.

Лиллит вскрикнула, схватившись за голову — девчонку обуял ужас. Паника теплым молоком спешила разлиться по всему ее телу, заставила быть мягкой, податливой и послушной. Деревенская девчонка была на грани обморока и лишь чудом держалась на ногах.

Глаза ее были прикованы ко мне: она ожидала того, что я сейчас, успокоив ее жестом, кивну и героически воздам этой погани по заслугам. Размажу одним лишь взглядом.

Я, честно сказать, попытался в сей перформанс — стоит ли говорить, что внутри не пробудилось новых сил, а каменюка не очень-то боялась смерти? Способности Жнеца, доставшиеся мне с таким трудом, пока что не очень-то облегчали мне жизнь. А может быть, и мир, посмеиваясь и наслаждаясь иронией, раз за разом подсовывал случаи, где негде было применить мою абилку.

Ожившая глыба не собиралась играть со мной в гляделки: если бы у этой образины была морда, он бы ее нахмурил. Вместо этого каменная лапища схватила меня за шкирку — я ощутил себя до некомфортного беспомощным и неловким.

Ага, да-да, прямо как упоминаемый мной воробей в лапищах кошки…

Глава 14

Лицо мне обожгло жаром костра. Я быстро открыл глаза, пробуждаясь от липкого, вязкого наваждения. Сидел на коленях, передо мной выплясывало зеленое, сдобренное грибами, пламя. Словно подражая ему, в диком танце извивалась Вита.

Взгляд слепых глаз был устремлен в пустоту, на лице лежала сакральная улыбка. Разгоряченное тело блестело от масла и пота. Босые пятки отбивали ритм, словно в желании забрать у камня под ногами его силу и крепость. Костер разгорался сильнее — отчаянно, словно в последний раз, кукловод подкидывала одну сухую головешку гриба за другой. Огонь жадно пожирал и требовал добавки.

На языке вертелась уйма вопросом, в голове — гудело. Та каменная образина хорошо меня приложила, когда я попытался заслонить собой Лиллит.

Девчонка восседала рядом — точно в такой же позе, как и я сам. На коленях, руки связаны за спиной. Образина голема стояла над ней, надавив лапищей на плечи — словно она в самом деле посмела бы бежать.

Я поерзал, проверил крепость пут — уж в чем в чем, а в неумении вязать узлы Виту обвинить было сложно. Мне не хватало смелости прервать ее дикие пляски громом своего голоса, оставалось только смотреть с широко раскрытыми глазами.

Кондратьич возлежал на каменном ложе. Словно ожидавшие кровавой расправы, по разные стороны от старика восседали куклы. Они не ведали однообразия — разномастные, странные, чуждые, будто родом из другого мира. Я не сомневался, что, в отличие от притащенных с поверхности фарфоровых фигурок, эти как раз вышли прямиком из-под ножа самой Виты.

— Ты слишком любишь спать, Федя. Твой отец был иного мнения о тебе. — Она вдруг подскочила, осторожно и кокетливо приподняла мою голову за подбородок, чтобы в тот же миг отвесить мокрую, хлещущую затрещину.

Былая сонливость обиделась и заспешила прочь из моего тела, я шмыгнул носом, зло сверкнул на девчонку глазами.

— Ты знала моего отца?