Князь Рысев 4

Эта-то когда успела обратиться в полудемона? На уроках в офицерском корпусе нас отчаянно заверяли, что только мужчина может быть офицером, командующим и так далее. Миропорядок и чуть ли не сам Господь Бог распорядились, что лишь по мужской линии возможно брать подчиненных, и только благородством рода.

В благородстве рода моей названой сестры я почти не сомневался. Евсеевы, чтоб их черти на рогах крутили…

Словно читая мои мысли, живот Виты вдруг надулся, вытянулся в мерзкую, текучую пластилиновую фигуру.

Незримый скульптор упражнялся недолго: через мгновение на меня смотрело мое же собственное лицо.

Я почувствовал, как волосы зашевелились на голове, желая встать дыбом. Седина, жадно потирая ручонки, обещала раньше времени вплести серебро в мои виски.

Мое лицо резко исказилось, обратившись в мерзкую рожу. Ухмыльнувшись, она гулко забулькала, тщетно надеясь выжать из себя хоть слово.

— Не узнаешь? — спросила меня девчонка, моргнув. Ее улыбку вдруг застила мгла, с зубов потекла кровь. Опоясывающее ее тело нечто почти взбесилось.

— А он тебя признал сразу же. По запаху, по привычкам, по той трусливости, что завсегда мешала не то что принять его в себя. Стать с ним единым целым.

— Что ты такое несешь? — У меня хватило смелости на вопрос. Не чуя под собой ног, пытаясь встать, я каждый раз оскальзывался на липких лужах чужих потрохов и крови.

Размашистый удар почти выбил из меня дух, спиной я ударился о острые камни, едва не завыл от навалившейся боли.

Позвоночник, билась теперь в голове одна-единственная мысль, цел ли позвоночник?

Я открыл глаза через мгновение, справившись с самим собой, но только для того, чтобы узреть склонившееся надо мной нечто.

Внутренний демон, которого я отверг, извергнутый из меня Биской, смотрел мне прямо в глаза.

Глава 19

Он шустро признал в ней родство, но не хозяйку.

Демон не позволил мне собраться с силами — двумя огромными пальцами, будто величайшую мерзость, схватил меня за голову. Лицо Виты исказилось: так смотрят на надоедливый, не долетевший до урны мусор.

Где-то на задворках сознания сидела мысль, что с ней можно было бы договориться. Сарказм же ухмылялся — нет, тебе попросту нечего ей предложить. А вот у него есть все, что ты решил отринуть, как ненужное.

Бесполезное.

Словно я сам в себя пихал скомканный образок…

Они были словно нашедшие друг дружку одиночества, наконец, сумевшие сплестись в единое целое.

Он поднес к моему лицу красный камень, помахал им перед носом, словно дразня. И тут же испарил прочь, словно фокусник, стоило мне протянуть руки.

— Я знала, что ты придешь. Придешь? Притащишься, милый братец. Скажи мне, кто были те девицы? Как только разберусь с тобой, мы отправимся наверх. Я, мой новый друг и ты — как думаешь, тебе пойдет облик марионетки? Мне так хочется помочь тебе узреть, как я меняю их головы местами. А потом усажу за стол в игрушечном чаепитии. Будет весело!

— Ты безумна. — Мне показалось, что я уже говорил нечто подобное за сегодня. Старею, повторяюсь…

— Так кто они?

— А ты спроси у него сама. У той дряни, которую ты пустила в себя.

На миг повисла тишина; я все так же болтался в огромной хватке, у меня начала затекать шея. Дерни эта полоумная рукой — и я умру быстрее, чем успею это осознать.

В школе учителя частенько вздыхали, выдавливая из себя стократ заезженную шутку, что из всех музыкальных инструментов я предпочел выбрать их нервы.

Опыт прошлых лет спешил мне на помощь.

Молчание было тяжким, я решил прервать его первым.

— Что такое, Вита? Язык проглотила?

— Заткнись!

Былая насмешливость сменилась яростью. Это хорошо: привыкшая быть главной среди сонма послушных кукол, моя названая сестрица не желала быть той, кем управляют. Демон молчал из вредности. Вырвавшийся из-под моего гнета, впервые с своего зарождения, он наконец получил возможность править, а не прятаться в тени.

Внутренний раскол, что же может быть лучше?

— Он тебе ничего не говорит, правда? А знаешь почему? Ты станешь точно такой же марионеткой, в которую хочешь превратить меня самого!

— Захлопни пасть! — Демон от бездействия перешел к делу. Я зажмурился, когда он размахнулся, собираясь впечатать меня в стену. План, надежный как швейцарские часы, в кои-то веки дал сбой.

Очень, сука, вовремя все пошло поперек сраки, ничего не скажешь.

Я ждал боли, но ее не последовала. Вита стискивала собственную руку, не давая уже ее собственному, домашнему внутреннему демону размазать меня по камню стены.

— Нет, постой! Пусть говорит!

Пальцы нехотя, с трудом, но разжались — я рухнул прямо к ее ногам. Ударился, из груди словно выбили весь воздух. Живот тотчас же отозвался тупой, тягучей, словно карамель, болью.

Я все же нашел в себе силы для насмешки. Смех сейчас был моим главным оружием. Глазом я косил на Алискин клинок — он потух. Нэя сползла с него золотой каплей, еще только возвращающей себе прежние черты.

Это хорошо, подумалось мне. Кусочек святости, золотой лучик. Я еще не знал, как она мне может помочь, но твердо решил для самого себя: в рот этой погани пихать ее не стану.

— Говори! Что ты смеешься?