Князь Серебряный (сборник)

Я в них иному гласу внемлюИ, жизнью смертною дыша,Гляжу с любовию на землю,Но выше просится душа;И что ее, всегда чаруя,Зовет и манит вдалеке —О том поведать не могу яНа ежедневном языке.

Январь 1859

* * *

Пусть тот, чья честь не без укора,Страшится мнения людей;Пусть ищет шаткой он опорыВ рукоплесканиях друзей!Но кто в самом себе уверен,Того хулы не потрясут —Его глагол нелицемерен,Ему чужой не нужен суд.Ни пред какой земною властьюСвоей он мысли не таит,Не льстит неправому пристрастью,

Вражде неправой не кадит;Ни пред венчанными царями,Ни пред судилищем молвыОн не торгуется словами,Не клонит рабски головы.Друзьям в угодность, боязливоОн никому не шлет укор;Когда ж толпа несправедливоСвой постановит приговор,Один, не следуя за нею,

Пред тем, что чисто и светло,Дерзает он, благоговея,Склонить свободное чело!

Январь 1859

* * *

На нивы желтые нисходит тишина;В остывшем воздухе от меркнущих селений,Дрожа, несется звон. Душа моя полнаРазлукою с тобой и горьких сожалений.И каждый мой упрек я вспоминаю вновь,И каждое твержу приветливое слово,

Что мог бы я сказать тебе, моя любовь,Но что внутри себя я схоронил сурово!

1862

Против течения

А. К. Толстой – Александру II

Август или сентябрь 1861 г.[23]

Ваше величество, долго думал я о том, каким образом мне изложить Вам дело, глубоко затрагивающее меня, и пришел к убеждению, что прямой путь и здесь, как и во всех других обстоятельствах, является самым лучшим. Государь, служба, какова бы она ни была, глубоко противна моей натуре; знаю, что каждый должен в меру своих сил приносить пользу отечеству, но есть разные способы приносить пользу. Путь, указанный мне для этого провидением, – мое литературное дарование, и всякий иной путь для меня невозможен. Из меня всегда будет плохой военный и плохой чиновник, но, как мне кажется, я, не впадая в самомнение, могу сказать, что я хороший писатель. Это не новое для меня призвание; я бы уже давно отдался ему, если бы в течение известного времени (до сорока лет) не насиловал себя из чувства долга, считаясь с моими родными, у которых на это были другие взгляды. Итак, я сперва находился на гражданской службе, потом, когда вспыхнула война, я, как все, стал военным. После окончания войны я уже готов был оставить службу, чтобы всецело посвятить себя литературе, когда Вашему величеству угодно было сообщить мне через посредство моего дяди Перовского [24] о Вашем намерении, чтобы я состоял при Вашей особе. Мои сомнения и колебания я изложил моему дяде в письме, с которым он Вас знакомил, но так как он еще раз подтвердил мне принятое Вашим величеством решение, я подчинился ему и стал флигель-адъютантом Вашего величества. Я думал тогда, что мне удастся победить в себе натуру художника, но опыт показал, что я напрасно боролся с ней. Служба и искусство несовместимы, одно вредит другому, и надо делать выбор. Большей похвалы заслуживало бы, конечно, непосредственное деятельное участие в государственных делах, но призвания к этому у меня нет, в то время как другое призвание мне дано. Ваше величество, мое положение смущает меня: я ношу мундир, а связанные с этим обязанности не могу исполнять должным образом.