Князь Святослав

Путь триумфатора с восточной роскошью был усыпан яркими цветами, зеленью, устлан коврами Востока. Дома принаряжены, в улицах дымились ароматы курильниц, средь дня пылали несметные шпалеры факелов.

На площади перед сборищем народа василевс сел на трон. За ним стеной толпились пленники, перед ним знамена, распростертые на земле, и прочие трофеи. При хвалебно-благодарственных песнопениях в честь Христа Вседержителя и провозглашенных «многолетий» благочестивейшему и равноапостольному василевсу, по знаку сановника, пленные попадали на землю, как это делалось в обычае века.

И тут перед Цимисхием поставили юного царя Бориса, измученного, удрученного: он всю дорогу шел пешком за василевсом. Иоанн Цимисхий подал знак, и при восторженных криках толпы с царя Болгарии сорвали все знаки царского достоинства: золотую диадему, украшенную жемчугами, тунику и пурпурную обувь. Надели на него простую одежду ромейского подданного. В знак полнейшего унижения юношу пинком подбросили к ногам василевса. Юноша упал ниц и пригнул голову к земле. Василевс Византии поставил свою ногу на голову болгарского царя. Толпа исходила истошным криком, упоенная зрелищем. От ликующих криков сотрясался воздух, и, кажется, сами стены домов и деревья подле них ликовали и пели.

Потом к Цимисхию подвели мальчика, младшего болгарского царевича. На щеках его играл яркий румянец, и он был больше похож на девочку. Глаза были полны недоумения и наивного доверия. Он был прелестен, и им залюбовались придворные дамы. Цимисхий угадал их желания. Он будет удобен в гинекеях как слуга. Но для этого следовало оскопить его. Этим ведал паракимонен Василий. Тут же пришел палач и сделал свое дело под одобрительное завывание праздничной толпы.

Затем перед царем поставили тех болгарских бояр, которые держали союз со Святославом и искали в объединенном славянстве спасение от угнетения ромейской державы. Эти люди были особенно ненавистны Цимисхию. Гнев вспыхнул в нем с невероятной силой. Он приподнялся на троне и закричал.

– Вероломные! – закричал он, и слюна брызгала из его рта. – Вы содействовали возвеличиванию варварского князя, хотели поколебать мощь великой ромейской державы. Вы – паршивые псы, смрадная падаль, мерзостнее самого последнего прокаженного и презренны в моих глазах. Эй! Палачи! Содрать с них кожу и набить ее соломой. Выставить эти чучела на торных дорогах, ведущих на север в Болгарию, и пусть взирающим на эти чучела они напоминают злодейства этих бояр и тем извлекают все для себя урок.

Слова василевса утонули в восторженных криках ликующей толпы. Старцев схватили за бороды, содрали с них одежды, повалили на землю, принялись топтать, и все время, пока их волокли по земле и показывали народу, каждый норовил пнуть их. При этом хлопали в ладоши, неистово прославляли воинский гений василевса, его мудрость, справедливость, блага его царствования, которые, как то говорили и про всех прошлых василевсов, были исключительными и принесли небывалое счастье для ромейского народа.

Глава 49

Зимовка в Белобережье

Путь к дому для русских выпал скорбным. Ладьи продырявились, протекали, паруса истрепались, люди изустали. Было много недужных и израненных, не все могли грести, да еще встречь воды. Сам князь в просоленной потом рубахе не выпускал весел из рук.

Еще не доезжая до порогов, русские стали примечать мелькающие в зарослях головы печенегов.

– Ужели солгали греки? – сокрушался князь. – Ужели Куря меня стережет?

– Это уж так! – твердил старый Свенельд. – Коварны, страсть, эти идолопоклонники дохлого бога. Уж я-то их знаю.

Князь велел повернуть щиты в сторону правого берега. И не зря. В одной излучине Днепра на русских вдруг обрушилась туча стрел. Князь тут же велел высадиться на левый берег. Здесь держал совет с дружиной.

– Как быть, братие?

– Впереди смерть, княже. Куря нас живыми не выпустит. Чует добычу. А совесть у него дырявая. Другого, выходит, нет пути, как идти левым берегом до Киева.

Святослав был угрюм и печален.

– Куда я дену моих раненых? Не оставлять же их на съедение диким зверям?

Дружина безмолвствовала.

– Как удумала дружина? – спросил князь.

– Как ты, так и мы, – ответила дружина. – Где твоя могила, там и наша рядом.

– Добро! – сказал князь. – Бери, воевода, свою дружину и левым берегом пробирайся до Киева… Собери новое войско, пешее и конное, и возвращайся назад. Мы вернемся в Белобережье и будем тебя там ждать. И опять двинемся на греков.

Князь потряс мечом в воздухе и воскликнул грозно:

– Уж на этот раз я не дам себя обмануть. И вероломного Цимисхия проучу. Романию же возьму под свою руку… И уж навсегда будет под Русью. Тому быть.

Князь обнял старого воеводу, отделил ему харч на дорогу, при себе оставил всех раненых и недужных и с горстью своей дружины и частью пеших воинов отплыл в Белобережье.