Князь Тавриды. Потемкин на Дунае

— Так ты, тетушка, вот что, ее не буди… Пусть спит… — сказал чиновник.

— Да я и не буду…

— Я и говорю, не буди… Добреющая, видно, у ней душа… Не ожидал, признаюсь, не ожидал… — потирал руки чиновник. — Без денег и без процентов… Дивные дела… А уж за душеньку покойного мы замолим.

— Вестимо, молиться надо…

— Пусть спит, голубушка, пусть спит… — говорил чиновник.

— Ты вот что, ваше благородие, здесь побудь, а я пойду на куфню, самовар наставлю, а ежели кто позвонится, уже не поставь себе в труд, отвори…

— Иди, иди, тетушка, я отворю… — тотчас же согласился чиновник.

Анфиса ушла.

— Дивные дела, дивные дела! — продолжал повторять чиновник, ходя по зале.

Через несколько времени раздался звонок.

В дверь влетела раскрашенная дама.

— Вы уже здесь! Как я рада! — воскликнула она при виде отворившего ей чиновника. — Видели? Отдает?

— Тсс…

— А что?

— Спит…

— Кто?

— Анна Филатьевна…

— Галчиха?

— Тссс…

— Вот новости… Спит…

— И чего вы кричите, сударыня, пусть спит, благодетельница, мы и подождать можем… Мне ихняя старушка сказала, что всю ночь не спала.

— Благодетельница, вы говорите…

— Конечно, благодетельница, когда решила все заложенные вещи даром раздать…

— Ужели?..

— Да, сударыня, именно так мне сказала старушка… На помин, значит, как бы души покойника…

— Сувенир?

— Да, так на манер сувенира.

— И вы поверили?.. Я ни в жисть не поверю…

— Не верьте, вот встанет, поверите… Старушка Божья врать не станет.

— Это было бы хорошо… Мой браслет… Сувенир мужа с жемчугом… Как твои зубки, сказал покойный, подавая мне его…

Дама улыбнулась своим беззубым ртом.

Снова раздался звонок.

Чиновник отворил, но оставил дверь полуоткрытой.

В комнаты стали набираться разные люди, в числе которых были и старушка, заложившая маменькин салоп, и оборванец, заложивший сапоги.

Все сообщали друг другу известие, что вдова решила раздавать заклады даром…

— Ура! — вдруг закричал во все горло оборванец.

— Тсс… — раздалось со всех сторон.

В залу вбежала Анфиса и напустилась на парня, указанного всеми, как на виновника крика.

Старушка подошла к нему совсем близко.

— Ты чего это орешь, в кабаке нечто ты?

— Виноват, бабушка, с радости…

Анфису заставили повторить слышанное ей от Анны Филатьевны решение раздать даром заложенные вещи.

— Спит? — спросили некоторые.

— Встала, чай пьет! — отвечала старушка и снова удалилась во внутренние комнаты.

— Пусть кушает… Мы подождем! — послышались замечания.

Наконец Анна Филатьевна вышла.

Вся толпа шарахнулась на нее.

— А вы не все вдруг… По одному, — распорядилась вышедшая с ней вместе Анфиса.

Порядок водворился.

Анна Филатьевна со спокойным, несколько грустным лицом отбирала по нескольку номерков и направлялась с ними в кладовую, откуда выносила с помощью Анфисы вещи и отдавала владельцам.

— Помяните в своих молитвах, да успокоит Господь душу новопреставленного раба Виктора… — говорила старушка каждому, получающему заклад.

— Будем поминать, будем, благодетельница… Упокой его душу в селениях праведных! — говорили, кланяясь, владельцы вещей.

— Уж и помяну я покойного! — вскрикнул радостно оборванец, получив обратно свои смазные сапоги.

Все уходили с радостными, веселыми лицами из того дома, куда еще недавно загоняли людей только нужда и безысходное горе.

Ушедших сменяли другие, уже знавшие о решении Галчихи раздавать даром заклады.

Весть об этом почти моментально облетела Васильевский остров, и до позднего вечера бедняки все приходили в дом Галочкиной и, уходя оттуда, расточали ей свои благословения и пожелания всего лучшего в мире.

На другой день повторилось то же самое.

Так продолжалось почти целую неделю.

Наконец все вещи были розданы.

Эти радостные лица бедных людей, эти благодарности, полные искреннего чувства, эти благословения, идущие прямо от сердца, произвели необычайное впечатление на Анну Филатьевну.

В эти дни она была счастлива.

«Вот в чем счастие! — думала она. — Мало быть довольной самой, надо еще быть окруженной довольными людьми…»

Улыбки этих бедняков отражались тоже улыбкой на лице Галочкиной, как в зеркале.

Анфиса ходила вся сияющая, счастливая и шептала молитвы:

— Господи Иисусе Христе, прости ее, грешную, Господи Иисусе Христе, пошли ей силы на искус…

Когда последний бедняк с последним закладом вышел из дома, Анфиса заперла за ним дверь и вернулась в залу.

Анна Филатьевна бросилась ей на шею.

— Спасибо, родная, спасибо, родимая, спасибо, милая… — шептала она, покрывая лицо старухи нежными поцелуями.

Анфиса почувствовала, что на ее лицо и шею капают горячие слезы ее хозяйки.

— Что ты, матушка, что ты, голубушка, — бормотала старушка. — Меня‑то тебе благодарить с какой стати?

— Тебя, Анфисушка, только тебя одну и благодарить мне надо… Не будь тебя, коснела бы я в этом скаредстве, не видала бы вокруг себя лиц радостных… Не была бы, хоть на минуту, да счастлива…

— Все Бог, матушка, один Бог…