Князь Тавриды. Потемкин на Дунае

Искренняя исповедь княгини произошла уже после смерти князя Андрея Павловича и истолкования княгиней Екатериной Романовной предсмертного письма покойного.

Быть может, если бы Зинаида Сергеевна рассказала подробно всю свою жизнь ранее, Дашкова бы воздержалась от такого авторитетного толкования письма самоубийцы–князя.

Проницательную и вдумчивую Екатерину Романовну поразила в рассказе–исповеди княгини Святозаровой, во–первых, странность рождения совершенно здоровой женщиной мертвого ребенка, когда, по уверению Зинаиды Сергеевны, ею были приняты все меры предосторожности и не было ни физических, ни нравственных причин для смерти ребенка в утробе матери, что шло в совершенный разрез с прочно установленной медицинской наукой теорией о необычайной живучести плода.

Некоторые совершенно незначащие фразы покойного князя Святозарова, сказанные им его жене после примирения, которые княгиня Зинаида Сергеевна запомнила и передала Дашковой, в связи со странными отношениями князя Андрея Павловича к своему камердинеру, за каких‑нибудь полчаса до смерти беседовавшему со своим бывшим барином, — все это привело Екатерину Романовну к догадке, что рождение княгиней Святозаровой мертвой девочки — очень странно и таинственно.

В чем заключалась эта тайна, Дашкова, конечно, могла догадываться только приблизительно.

Смысл фразы посмертного письма князя Святозарова: «Наш сын жив», не мог, при таких обстоятельствах, быть истолкован так категорически, как его сделала Екатерина Романовна, не знавшая ранее подробностей.

Говорится ли в письме о сыне Василии? — вот вопрос, который восставал теперь в уме княгини Дашковой, и она, по совести, не могла бы теперь разрешить его отрицательно, хотя у нее не было никаких оснований полагать, что у князя и княгини Святозаровых был другой сын, который считался последней умершим, а, по сведениям князя, был жив.

Зная, однако, что первое толкование письма покойного мужа совершенно удовлетворило княгиню Зинаиду Сергеевну, Дашкова даже намеком не позволила себе заронить сомнение в сердце успокоившейся женщины, своего друга.

Рассказ Зинаиды Сергеевны о ее сближении во время жизни в Несвицком с Дарьей Васильевной Потемкиной, редкое посещение ею княгини здесь и постоянное о ней со стороны старухи, казалось бы прежде беспричинное, соболезнование, не вызываемое в такой мере рождением мертвого ребенка, — так, по крайней мере, думала Екатерина Романовна, — давали последней в руки нить к некоторому разъяснению мучившего ее вопроса, и она ухватилась за эту нить, поистине Ариаднину [35], которая, быть может, была способна вывести ее из лабиринта тайны, которая окружала прошлое княгини Зинаиды Сергеевны.

Дашкова воспользовалась первым удобным случаем и сделала визит Дарье Васильевне Потемкиной.

Конечно, не с первого слова заговорила она с последней о княгине Святозаровой и ее жизни в Смоленской губернии.

С присущим ей умом и тактом, стороной, осторожно старалась Екатерина Романовна выпытать у Потемкиной все, что та знает о рождении Зинаидой Сергеевной мертвой дочери.

Но в данном случае можно было к обеим дамам всецело применить пословицу: «Нашла коса на камень».

Осторожная Дарья Васильевна отделывалась ничего не говорящими, короткими ответами.

Дашкова от нее так ничего и не добилась.

Она вынесла только из этого разговора впечатление, что тайна на самом деле существует и что Дарья Васильевна посвящена в нее.

Разъяснение этой тайны для Дашковой предстояло в будущем

XVI

ПЛЕМЯННИЦЫ

Занятый осуществлением своих колоссальных проектов и разрешением государственных дел выдающейся важности и бесчисленными романическими интригами, светлейший князь Григорий Александрович не забывал заботиться и об устройстве судьбы своих любимых племянниц — сестер Энгельгардт.

Мы оставили их балованными, «нагуливающими тело» девушками, жившими вместе со своею бабушкой Дарьей Васильевной Потемкиной в роскошном помещении Аничкового дворца.

Три из них, Александра, Варвара и Надежда, были уже взрослыми девушками, когда по вызову дяди прибыли в Петербург, лишь младшей, Кате, шел в то время двенадцатый год.

Робко и недоверчиво смотрела провинциальная дикарка на новую, пышную обстановку и не скоро свыклась с тем положением, в котором она так неожиданно очутилась.

За прошедший десяток лет много изменилось.

Старшая, Александра, и вторая, Варвара, за это время вышли замуж, первая — за графа Ксаверия Браницкого, а Варвара Васильевна — за князя Голицына.

Катя выросла и своей красотой затмила всех своих сестер. В 1781 году и она, как ее сестры, была назначена фрейлиной.

Махнув пока рукой на третью свою племянницу, «Надежду безнадежную», Григорий Александрович позаботился найти поскорее жениха распустившейся подобно роскошному цветку красавице Кате.

Пример девической жизни трех старших племянниц заставил даже не отличавшегося особенно строгими правилами князя торопиться.

Достойный жених был найден.

Это был граф Павел Мартынович Скавронский.