Князь Василий Долгоруков (Крымский)

К вечеру татары уехали в Карасубазар. Провожавший их Веселицкий, подойдя к Эмир-хану, еле слышно спросил:

— По дружбе нашей, скажи: акт подписан?

— Нет.

— А послы приедут?

— Да.

— Так с чем же они приедут?

— Говорить будут… О хане.

— Он еще в Крыму?

— Где-то под Бахчисараем прячется… А вот едичкулы акт привезут!

Веселицкий незаметно сунул в руку Эмир-хана кошелек с червонцами.

Едва депутаты уехали, в лагерь прискакал едичкульский Каплан-ага, который подтвердил, что через день приедут послы и аманаты от орды и привезут свой акт.

— Давно бы так, — ответил Долгоруков. И добавил тише: — Но ныне мне более вашего крымский акт нужен.

Тем не менее ага был принят дружелюбно: ему подарили золотые часы, пятьдесят золотых и отпустили в орду.

Каплан не соврал: четвертого июля аманаты и послы к высочайшему двору действительно привезли подписанный предводителями и знатными мурзами и пропечатанный печатями акт об отторжении Едичкульской орды от Порты и вхождении ее в российскую протекцию.

Довольный, Долгоруков милостиво удовлетворил просьбу ордынцев — разрешил идти к другим ордам на Кубань, переправившись частью через Чонгар, частью через Ениш.

— Так быстрее и сподручнее будет, — пояснил Василий Михайлович послам. — Я прикажу навести переправы. А в пути в наших тамошних крепостях припасы достать сможете…

Восьмого июля в лагерь приехал Мустафа-ага, который привез письмо, подписанное его отцом Багадыр-агой и ширинским Джелал-беем. Татарские начальники уведомляли Долгорукова, что поскольку Селим-Гирей не склоняется к благому их намерению отторгнуться от Порты и вступить под покровительство России, то крымское общество по общему рассуждению и согласию избрало их двоих главными во всем крымском правлении. Но править они будут до избрания нового хана.

Веселицкий поднял глаза на агу.

— Где акт?

— Он еще не подписан, — сказал Мустафа. И тут же поправился: — Не все мурзы еще подписали. Как подпишут — сразу привезу!

— Мне надоели ваши обещания и их неисполнение, — сдвинул брови Веселицкий. — Ты, ага, останешься аманатом до тех пор, пока мы не получим акт! Отправь слугу к отцу — пусть расскажет ему…

Решительность Веселицкого возымела действие: через пять дней в лагерь пожаловали мурзы, доставившие два новых письма.

Первое — к удивлению канцелярии советника — было от хана Селим-Гирея, в котором он давал согласие на вступление в дружбу с Россией. Второе — от крымского общества. Мурзы, аги и духовенство сообщали, что Селим-Гирей возжелал иметь союз с Россией, и просили оставить его в прежнем ханском достоинстве.

Разъяренный переменчивостью татар, Долгоруков долго и грубо ругался, выкрикивая злые и грязные слова.

Веселицкий подождал, когда командующий выдохнется, и рассудительно заметил:

— Для России, ваше сиятельство, не столь важно, кто станет править в Крыму. Селим, конечно, порядочная сволочь, к Порте привержен и таковым, разумеется, остался. Но коли общество желает иметь ханом его — надо соглашаться.

— Так ведь дурачат же нас! — опять закричал Долгоруков. — Голову на отсечение даю — дурачат!

Веселицкий не уступал:

— Дурачат, ваше сиятельство, вы правы. Хан только по необходимости объявил себя отставшим от Порты, а потому едва ли может быть благонамеренным… По поскольку за него ручаются здешние начальники, то надо, — Петр Петрович мягко, но настойчиво повторил, — надо признать его в ханском достоинстве… Делая это, мы покажем татарам, что не собираемся вмешиваться в их внутренние дела, соглашаемся на все их желания и тем уверим в нашей решимости доставить Крыму совершенную во всем независимость.

Доводы Веселицкого были основательны, но в глазах Долгорукова продолжал гореть огонь недоверия.

— Осмелюсь напомнить вашему сиятельству, — сдержанно добавил Петр Петрович, — о необходимости сделать хану и всему начальству пристойные отзывы и дозволить вступить в правление Крымским полуостровом со всеми прежними правами и привилегиями. Но только после того, как они подпишут акт отречения от Порты!.. И пусть хан отправит к вам одного-двух своих сыновей и чиновников с формальным возвещением о его отложении и испрашиванием нашего покровительства.

Долгоруков так и поступил. Самому же хану он предписал проживать в Бахчисарае и не вмешиваться в крымские дела до получения ответа из Петербурга.

9

Когда известие о взятии Перекопа дошло до Харькова, Евдоким Алексеевич Щербинин стал собираться в дорогу. Несмотря на весьма натянутые отношения с Долгоруковым, он намеревался в точности исполнить указание Совета, определившего, что в мирное время негоциацию с татарами проводит он — Щербинин. И поскольку теперь изгнание турок из крымских крепостей было делом времени, следовало поторапливаться с отъездом.