Князь ветра

Поздно вечером Баир-ван созвал военный совет. Предстояло решить единственный вопрос: переправлять ли конницу вплавь, отдельно от обоза и артиллерии, или продолжать искать броды, чтобы форсировать реку всей бригадой, но потерять время и упустить пока еще имеющийся у нас шанс на внезапность нападения. Обсуждение затянулось далеко за полночь. Прежде чем высказаться по существу, участники совещания приводили аналогичные примеры из жизни, причем аналогии были весьма отдаленные, а повествование, как это обычно бывает у монголов, никак не могло сдвинуться с описания места действия. Затем каждый выражал свою преданность Баир-вану и готовность согласиться с любым его решением, но в итоге, ссылаясь на мышей, которые собрались большим войском и победили льва, все говорили, что разлучаться ни в коем случае не следует. Большинство склонялось к тому, чтобы вообще не трогаться с места. Надо, мол, подождать, еще неделя такой жары — к река обязательно обмелеет.

Последним выступал Джамби-гелун, говоривший от лица Найдан-вана. Он предложил срочно переправить большую часть конницы и на рысях двинуть ее к Барс-хото, чтобы отрезать от крепости мелкие отряды гаминов, рыщущие по окрестностям в поисках добычи. Обоз и пушки под охраной полутора-двух сотен всадников придется подтянуть позже. Если броды так и не будут найдены, нужно забить десяток быков и, когда туши раздуются на солнце, спустить их на воду, связав по нескольку штук. На этих понтонах можно перевезти орудия, подводы и двуколки пулеметной команды.

Я поддержал Джамби-гелуна, Баир-ван согласился с нашими аргументами, а прочие согласились с Баир-ваном. Впоследствии оказалось, что это было абсолютно правильное решение. Благодаря ему нам удалось в общей сложности перебить или рассеять около двухсот китайцев, не успевших уйти в Барс-хото, и таким образом уменьшить его гарнизон почти наполовину.

Баир— ван дал знак расходиться. Все встали, тогда я впервые услышал Голос самого Найдан-вана. «Ухырбу[12],-важно сказал он, подняв палец. — По земле их возят на живых быках, по воде — на мертвых!»

В ту ночь спал я не больше двух часов и уже на рассвете был в лагере. Мы стояли в райской долине, опоясанной кустами цветущего шиповника, наполненной блеском росы и пением птиц. Ковер из диких анемонов затягивал подножие сопок, но за рекой все как-то резко и грозно менялось. Зелень исчезала, голые складчатые холмы напоминали груду грязного белья. Даже небо там имело иной оттенок, и ночью все знакомые мне созвездия вставали почему-то на этом берегу реки.

30

— …Не то с чего бы ей, -кивнул Зейдлиц в сторону спальни, куда перенесли Зиночку, — обвинять в гибели мужа вас, профессор? Инициатор всего дела — вы, самоубийство Рогова тоже на вашей совести.

Звонок в прихожей заставил его прерваться. Слышно было, как из Кухни прошла туда арендованная у соседей горничная, как щелкнул замок. Одновременно раздался ее истерический визг, оборвавшийся так внезапно, что у Ивана Дмитриевича сжалось сердце. Он облегченно вздохнул, когда через две секунды горничная вбежала в комнату, онемевшая от ужаса, но живая. Не было нужды спрашивать, кого она увидела за дверью и кто там сейчас идет по коридору в направлении гостиной. Ее помертвевшее лицо не оставляло сомнений в том, что это они.

За ней, пятясь задом, вошел Тургенев. Он был без пальто, но в калошах. «Кто вы? В чем дело?»— еще из коридора слышался его голос, спущенный на басы, чтобы сохранить достоинство.

Следом появились те, к кому он обращался. Это были двое мужчин в черных маскарадных масках, один низенький и плотный, второй повыше, астеничного сложения. Оба держали револьверы типа «бульдог», удобные тем, что их легко спрятать под одеждой.

— Всем встать и отойти к стене, — каким-то безжизненным голосом приказал тот, что повыше и, видимо, главный из них двоих. — В руках ничего не держать, к окнам не подходить.

Ни один человек не тронулся с места. Тургенев нашарил у себя за спиной стул, сел и со смущенной улыбкой огляделся по сторонам. Никто, впрочем, включая его самого, особого страха не испытывал, спектр чувств колебался от любопытства до опасливого недоумения, от иронии до готовности принять участие в этом спектакле, если он того будет стоить. Слишком театрально выглядели эти двое, чтобы их пугаться. Повеяло дешевым одеколонным духом мещанского маскарада, но когда Килин грубо потребовал объяснений, его так ткнули дулом в живот, что он охнул и согнулся, по-рыбьи хватая ртом воздух.

— Послушайте, вы! — рассвирепел Тургенев. — Кто вы такие, черт побери? Что вам здесь надо?

— Пожалуйста, Иван Сергеевич, отойдите к стене, — ответили ему вежливо, но не по существу вопроса.

— Ах вот как? Вы знаете, кто я?

— Сейчас это не имеет значения, — сказал высокий. — Будьте любезны…

— Меня вы тоже знаете? — ревниво спросил Шахов.

— Кому сказано? К стене! — гаркнул низенький.